даже поговаривают, — Альбин понизил голос, — что проволочку эту устро!
ил ты специально, дабы в очередной раз Сенат унизить…
Теперь я ясно видел, что под тогой у него притаился кинжал. А, возмож!
но, и панцирь. К заседанию отцов Альбин подошел во всеоружии — в пря!
мом смысле слова.
И, насколько мне известно, не он один…
— Недобрые предзнаменования останавливают диктатора Цезаря, — я изв!
лек из богатой своей коллекции маску крайней озабоченности. — Кальпур!
нии этой ночью привиделось, что какие!то негодяи закалывают диктатора
прямо в ее объятиях, а потом здесь, в этом доме, рушится крыша. Утром же
двери в спальню настежь распахнул ветер — тоже примета не из приятных…
Что скажешь на это, гнусный заговорщик Децим Альбин? Ведь если вы
не заколете меня, словно жертвенную овцу, сегодня в Сенате, завтра о за!
мыслах ваших заговорит весь Рим!
8
АНТОН ЕГАНОВ
АЛЕКСАНДРОВА ПЕЧАТЬ
Уже начинает говорить…
Пурпурное вино запнулось на уровне рта и вновь лениво потянулось
вверх. Я явственно представил, как недовольно оно взбулькивает, прокли!
ная столь резкие перемены. И тут же пожалел об этом: опять на поверх!
ность памяти выполз вчерашний ужин у Лепида. Вот виноградная мер!
зость, мысленно застонал я, а мерзость эта уже сочилась из тошнотного вче!
ра и наполняла тело вязким и муторным...
— …подумать... недоброжелатели... диктатор Цезарь... из!за матроньей
прихоти... — выныривали из мутной жидкости слова Альбина и медленно
приводили меня в чувство.
Его пальцы заходили быстрее, даже забегали. Подсказывали: сейчас, сей!
час он не выдержит! Сейчас наместник Цизальпийской Галлии выхватит
кинжал и прикончит ненавистного диктатора не в Сенате, как у них сгово!
рено, а прямо здесь…
Я опомнился и заиграл отступление:
— Ты прав, Децим Альбин — Цезарь не должен, подобно мальчишке, по любому пустяку искать убежища под женской столой. И уж тем бо!
лее не стоит откладывать заседание до того времени, пока Кальпурнии
случится видеть более благоприятные сны. Отправляйся же в курию
Помпея и объяви отцам!сенаторам: диктатор велел готовить носилки и
скоро прибудет!
Альбин кивнул — как лбом гвоздь вколотил. Скрипнул мраморной шеей, образцово выполнил «кругом» и звонким военным шагом, нисколько не пу!
таясь в складках тоги, вышествовал из атриума.
Я невольно пересчитал колонны — показалось, что по дому промарширо!
вала одна из них. Потом откинулся на спинку катедры и занялся мыслью, не дававшей покоя все сегодняшнее утро.
В действительности этой ночью дражайшей моей супруге Кальпурнии, да
продлит Юпитер ее дни, пригрезилось, будто я подарил ей ожерелье крупного
британского жемчуга. О чем она, проснувшись, с предвкушением и сообщила.
А вот мне действительно явился Сон.
Я в императорском палудаменте взмываю над самыми высокими облака!
ми. Полы плаща несут меня ввысь, как чудесные красные крылья. И когда
облака сжимаются в белый кулачок, игриво грозящий мне снизу, из небес!
ной тверди вдруг высовывается рука — в полторы моих. Она словно зовет к
рукопожатию, и я радостно касаюсь ее ладонью. Твердь колышется, словно
потревоженная ветром гладь реки, сквозь рябь проглядывает снежнобрадое
лицо, и я узнаю Громовержца...
И просыпаюсь.
О, боги, неужели это… знак? Гарантия, что сегодня в Сенате все срабо6
тает?
И, словно в насмешку, в голове вновь, в четвертый или в пятый раз за ут!
ро, заворочалось острое, скрипучее, ржавое. Нахлынул вчерашний вечер —
глупый, бессмысленный, а под конец еще и тошнотный…
9
АНТОН ЕГАНОВ
АЛЕКСАНДРОВА ПЕЧАТЬ
…Перед глазами — триклиний Лепида, тесный от скопища гостей.
Я чаша за чашей вливаю в себя терпкое фалернское вино. Оно застилает
глаза, стискивает язык, вяжет мысли, но я вливаю, вливаю, вливаю…Потом, обняв статную гречанку Лаиду, губами застывающего гипса вдохновенно
плету о смерти, быстрой и внезапной. А Лепид, раскинувшись рядом на
пол!стибадия, мычит по!коровьи, как у него в тускуланском поместье роди!
лась однажды телка с двумя хвостами, и маленькие его лепидики таскали ее
одновременно за оба, пока не оторвали…
До вчерашнего вечера я ни разу не бывал пьян.
Даже Катон, заклятый мой враг, однажды признал: «Цезарь первый, кто
