Вертолет Канала-6 нагнал полицейские машины в тот момент, когда Стэнли подъезжал к пустыне Мохаве. Стрелки часов только что перевалили за полдень, и солнце, стоявшее почти в зените, заливало асфальт резким ровным светом. В зеркале заднего вида Стэнли все время маячил красный мотоцикл, а вертолеты с сотрудниками полиции и телевидения в чистом небе напомнили ему «451° по Фаренгейту», хотя Рэй Брэдбери придумал погоню, транслирующуюся в прямом эфире, за пятьдесят лет до ловких телевизионщиков. Героя звали Монтэг, и, поскольку он владел книгами, его преследовали роботы-сыщики, а зрители наблюдали за погоней в комнатах, куда изображение поступало на стены-экраны в виде голограмм.
Хитер, сидевшая рядом с ним, начала что-то нечленораздельно бормотать. Он знал, что обязан своим спасением только ее присутствию, но это не мешало ему ее ненавидеть. Он должен был раздавить ее, как червяка, потому что только этого она и заслуживала. Ему снова вспомнились строки из романа Блеза Сандрара[7] «Золото». Сандрар описывал прибытие в Калифорнию генерала Зутера, человека, который открыл золотую жилу, взял все ее богатства и закончил жизнь как последний нищий: «Когда Зутер ступает по земле, он давит множество сопливых розовых моллюсков, которые с треском лопаются». Как раз этим занимался и он, Стэнли: давил сопливых моллюсков, и они лопались с таким треском, что вся страна, спрятавшись за своими маленькими экранами, чувствовала себя в опасности. Золото, нефть — с этим покончено. Последние сто лет Город Ангелов развивался главным образом за счет кинематографа, а сейчас ему на помощь пришел его младший брат — телевидение, гораздо более надежный и рентабельный вид искусства. Но обществу потребления, становящемуся все более привередливым, выдуманная реальность кажется слишком пресной. Ему подавай настоящую, знойную, аппетитную гнусность с хрустящей корочкой. Реалити-шоу… Пышный неологизм, придуманный для того, чтобы описать древнее занятие: поедание человека человеком. Только на этот раз прикрытое толстым слоем извращенного сострадания. Каннибалы эпохи постмодерна…
Черт, о чем он думает? И куда он вообще едет? Он решил закончить свое шоу там, где заканчивается все — в Лас-Вегасе. Вот что ему предстоит. Путь свободен…
Нажав на акселератор, он почувствовал, что машина перестает его слушаться. Через минуту Стэнли понял, что, погрузившись в свои мысли, он перестал лавировать и немного сбавил скорость, чем и воспользовался мотоциклист, которому все-таки удалось прострелить шину. Подняв огромную тучу пыли, машина съехала с шоссе прямо в пустыню. В голове Стэнли проносились разные картины: сцены из детства, толпы, скандирующие имя Арнольда Шварценеггера, журналисты Си-эн-эн за решетками, окружающими зал для церемоний вручения «Оскара», Голливудские холмы, обрушивающиеся в долину Сан-Андреас. Эти картины наслаивались одна на другую и складывались в странную мозаику.
В это время телезрители видели происходящее и слушали:
— С вами Дженнифер О'Брайен, новости Канала-шесть. Мы все еще преследуем преступника, который, вероятно, и является главным подозреваемым в организации печально известного «Шоу смерти», и, да, Стив, полиция наконец решила вмешаться. Жаль, что здесь столько пыли… О, невероятно! Машина врезалась в скалу, и — о, боже! — водитель в буквальном смысле вылетел наружу через ветровое стекло. Он в десяти метрах от машины, которая наконец-то остановилась. Да… Лейтенант Клара Редфилд сейчас слезает со своего… Извините, мы приземляемся. Да, извините, я говорила…
Клара поспешила к машине и открыла пассажирскую дверцу. Хитер была без сознания. Клара приложила тыльную сторону руки к носу и рту девушки и ничего не почувствовала. Ни вздоха. Клара отстегнула ремень безопасности и постучала ее по спине. После третьей попытки Хитер закашлялась.
Стэнли лежал на земле лицом к небу. Он не мог двинуться, тело больше его не слушалось. Он не чувствовал никакой боли. Даже солнце, на которое он смотрел в упор, не причиняло ему неудобств. Он не видел, как оператор Канала-6 опустился рядом с ним на колени, наводя объектив на искаженное агонией лицо. Для него существовало лишь ослепительное солнце… Раскаленное добела.
