Жестокость гоблинов — это страшное и ужасное зрелище. Но спровоцированный жестокостью человеческий ответ может быть кратно страшнее — поэтому… Что поэтому, додумать я не успел — мысли немного путались, двигаясь словно в тягучей патоке. Еще и отвлекая внимания, со стороны поселка к клеткам подошли трансформировавшийся обратно в человека Ронан, Марина и еще одна освобожденная пленница. Держалась она, в отличие от двух выживших женщин, содержавшихся в клетках, совершенно иначе — если те, утомленные насилием и истязанием, сменили тупую покорность на тупую злобу, то эта выглядела вполне бодро. С поправкой на то, как можно бодро выглядеть под слоем грязи и синяков на лице — следов недавнего избиения. Куталась пленница в драный темный плащ, из-под которого виднелись маленькие ступни и щиколотки с грязными потеками, но голову держала прямо, горделиво вскинув подбородок. Поймав мой взгляд, она что-то сказала.
Языка я не понял, но на слова практически не обратил внимания — внимательно глядя на Марину. Ведьма выглядела возбужденной, даже слишком — сияние глаз стало еще ярче, вокруг ладоней клубилась дымка ледяного пламени, и ведьма с трудом сохраняла невозмутимость, словно желая сейчас бежать куда-нибудь и что-то делать.
— Кайла Черная Коса, дочь Железного тана из клана Каррадраса приветствует тебя и просит помощи, — перевел слова кутающийся в плащ освобожденной пленницы Ронан. На несколько секунд я вгляделся в дочь железного тана, и вдруг понял, что это не человек. Передо мною стояла дочь народа дварфов — по телосложению очень напоминающую Аню. Только еще чуть пониже и фигуристей — изгибы крутых бедер были заметны даже под мешковатой тканью. Лицо ее, даже с синяками, оказалось вполне миловидным, но своеобразной красоты — выразительные черные брови, большие глаза и широкие, словно высеченные резцом скульптура скулы. Прическа дварфийки выглядела своеобразно и довольно грубо — глядя на кривые короткие локоны я вдруг понял, что ей просто кто-то срезал косу недавно.
— Какой помощи? — только и сказал я машинально, стараясь собрать мысли в кучу, и переводя взгляд на Марину. Ведьма вдруг переглянулась с оборотнем, и оглянулась в поиске. Увидев Дарриана, она махнула ему рукой.
— Макс, мы скоро придем, — крайне возбужденным голосом произнесла ведьма и едва не вприпрыжку двинулась в ту сторону, откуда мы недавно пришли. Я открыл было рот остановить ее, но как открыл, так и закрыл — гоблинов на сторожевом посту всего трое, а учитывая блеск энергии в глазах чародейки, к тому же сопровождаемой рыцарем, бояться, наверное, нечего.
Пока я тщетно пытался осознать и понять происходящее — и в общем, вокруг, и с Мариной в частности, дварфийская пленница продолжала говорить. Что-то рассказывая, она даже взмахнула рукой под плащом и пару раз выругалась. Это сразу понятно — ругательные интонации даже на чужом нечеловеческом языке ни с чем не спутаешь.
— Ее взяли в плен не одну. Спутники остались в центральном краале гоблинов, а ее подарили местному шаману из племени Гееш, — скупо перевел Ронан. Оборотень при этом задумчиво смотрел в сторону уходящей вместе с рыцарем Марины — парочка в этот момент как раз скрылась за поворотом.
— Она хочет, чтобы мы пробрались в центральный крааль и освободили ее спутников, — совершенно отстраненно добавил Ронан, все еще глядя вслед ведьме.
«Крааль» — вот значит, как в переводе на русский называются поселения гоблинов, машинально отметил я. Дварфийка между тем, услышав краткость перевода, возмущенно заговорила, но оборотень вдруг оборвал ее резким жестом.
— Леди Марина пила зелье маны? — с явно скрываемой тревогой спросил полуэльф.
Чувствуя неладное, я кивнул.
— Зелье какого ранга она выпила? — голос Ронана по-прежнему был ровный и сдержанный, и это по-настоящему пугало.
Я хотел было пожать плечами, но потом догадался посмотреть в инвентарь отряда — здесь еще оставалось четыре неиспользованных зелья.
«Сильнодействующий эликсир маны»
Уровень предмета: 655
«Восстанавливает 5000 единиц маны»
У Ронана, как я понял, доступа к интерфейсу не было, поэтому я просто достал одну склянку и показал ему. По тому, как оборотень поджал губы, я понял — дела плохи.
