— Да.
— Потому что ты вне закона. Совершила побег из тюрьмы и никому ничего не расскажешь, а если даже расскажешь, тебе никто не поверит. Ты преступница, гнусная наркоторговка.
Он прикусил губу и вздохнул. На мгновение взгляд его подернулся грустью.
— Извини, что пришлось выставить тебя в таком свете. Угнать твою машину и прочее.
Дайана встала и взяла со шкафа фоторобот.
— Признаюсь, плохая работа. Теперь понятно, почему с его помощью никто не попался.
Она смотрела то на рисунок, то на Эфирда. Затем села, положила листок на стол. Соединила ладони, оставив между пальцами рамку, и, накрыв изображение, отделила от прочего глаза и нос. Сходство было, но очень отдаленное.
— Не похоже? Может, это я?
Она пожала плечами:
— Не мне судить. Я тогда как следует не разглядела. Тебе виднее.
Эфирд рассмеялся и провел ладонью по коротко стриженным волосам:
— Видишь, привел себя в порядок.
Дайана попыталась улыбнуться. У нее кружилась голова. Она чувствовала себя в ловушке, раздавленной силой притяжения, точно в огромной центрифуге, которая вращалась и вращалась, вплющивая ее в стену. Она попала в западню.
Эфирд самодовольно усмехнулся. Дайана сидела, пережидая, пока пройдет дурнота, и ощущала себя безнадежно одураченной. Она совершила роковую ошибку, признавшись Эфирду, что видела, как он убил Джимми Рэя. Огромная ошибка: благодаря ее признанию у детектива развязался язык. И теперь он не отпустит ее живой.
— Зачем ты подсыпал мне наркотик?
— Хотел выяснить, насколько серьезно ты решила прижать Гиба Лоува и Эла Суэрдни. Надо было, чтобы ты говорила со мной откровенно.
— Какое это имело значение, если не они подставили Черчпина и меня?
— Имело в том смысле, что ты намеревалась бередить дерьмо. И если бы копала достаточно долго, то сумела бы доказать, что Черчпин не совершал убийств. Даже сообразить, что это я изображен на фотороботе.
— А я не сообразила.
— И тупоголовый шериф тоже. В тот день, когда он родился, Господь не знал, куда девать излишки человеческой глупости. Но хочу, чтобы ты знала: я не планировал той ночью убивать подростков. Будь он проклят, этот Джимми Рэй! — Эфирд встал и принялся расхаживать по кухне — три шага в одну сторону, три шага в другую. Каблуки стучали по голубому линолеуму, пока хруст спагетти под ногами не заставил его сесть. — Рик Черчпин сам навлек на себя беду. Допился до того, что, однажды продавая метамфетамин, проболтался ребятам, что связан со мной и Рэем. А те вздумали нас шантажировать. Решили, будто всю оставшуюся жизнь мы станем обеспечивать их «дурью». Не могли понять одного: нельзя шантажировать полицейских.
Дайана понимала, что Эфирд говорит правду, но гнусную, постыдную правду, чудовищную, безобразную. Троих подростков насильно отправили на тот свет. Черчпин умер. И единственный человек, которому было бы на это не наплевать, тоже покинул этот мир. Линда. Подружка Эфирда. Может, детектив очень переживал, что она ушла, и держался только на виски. Или сам убил ее. Дайана никогда не придавала особого значения слухам, но поверишь и не такому после того, что ей пришлось увидеть.
— Клянусь тебе, — продолжил Эфирд, — я понятия не имел, что Джимми Рэй способен на подобное. Да, он сам был поддатый в тот вечер, однако всему есть предел… — Дайане показалось, что Эфирд поежился.
— Хуанита?
— Нет, нет, не я. Тоже Джимми Рэй.
— А Рик? Его самоубийство?
— Джимми Рэй водил знакомство с людьми в тюрьмах.
— А откуда взялось письмо?
— После того, что случилось, мы были сильно пьяными, но сукин сын оказался пьянее меня, и письмо вывалилось у него из кармана на сиденье машины.
— Эфирд, но если Черчпин не убивал тех ребят, с какой стати он признался Лоуву?
— Кому какое дело, убивал он или не убивал? Лоув — тот еще прохиндей, не исключено, что таким способом обстряпывал свои делишки. А может, Черчпин решил, что ему безопаснее в тюрьме, чем на свободе. В ту ночь на озере он едва улизнул от Джимми Рэя.
— Так он тоже находился там?
— Да. Улика насчет совпадения рисунка автомобильного протектора не подтасовка. Меньше всего он пожелал бы встретиться с Джимми Рэем лицом к лицу.
