20.15 (по американскому времени)
Вот и чашки с чаем; та, что у меня в руках, наверное, лучшая из всех, что мне довелось выпить за всю свою жизнь. Во время этого неожиданного чаепития я узнаю кое-что о жизни ночного портье. Его зовут Анатолий, ему пятьдесят пять лет, а последние пять лет он живет в Уорике, куда переехал из Лондона. Сам он из Сибири, у него две взрослые дочери (одна, моя ровесница, живет в Москве, а младшая — в Оттаве); его бывшая жена осталась в Сибири. Мне нравится слушать его рассказ о жизни; сама манера говорить успокаивает. Я невольно чувствую, что, помимо ума и даже мудрости, в этом человеке есть что-то располагающее и вызывающее доверие.
— Вам не полегчало?
— Спасибо вам, мне намного лучше.
— А вы не устали?
Я смеюсь:
— Это, должно быть, благодаря чаю.
Анатолий тоже смеется, а потом его лицо вдруг становится серьезным.
— Вы не хотите рассказать мне, отчего вы плакали? Неужели из-за предстоящей свадьбы?
Я утвердительно киваю.
— Он что, недобрый человек?
— Он прелесть.
— Тогда вы его не любите?
— Очень люблю.
— Но?
Я улыбаюсь. Он прав. Все дело именно в «но».
— Все это сложно.
— В любви все всегда сложно, — отвечает Анатолий. — Такова уж любовь.
— А заснуть мне не дает то, что постоянно у меня в мыслях… или, возможно, если уж быть более точной, то надо сказать: тот, кто постоянно у меня в мыслях.
— Но это не тот человек, за которого вы завтра выходите замуж?
— Это человек из прошлого.
— Понятно.
— Понятно? — спрашиваю я. — Вам действительно понятно? Мне так непонятно. Мне вообще ничего непонятно.
— А этот, другой человек… вы его тоже любите?
— Не знаю.
— А он вас любит?
У меня вырывается короткий смешок:
— Этого я тоже не знаю. Он, вернее всего, меня не любит. Я могу сказать лишь, что около месяца назад я видела его впервые за те четыре года, которые мы, расставшись, прожили врозь, и что-то случилось… ну, что-то заставляет меня сомневаться. Как же я могу чувствовать себя уверенной, если люблю кого-то другого, а через несколько часов выхожу замуж? Это непорядочно по отношению к Маркусу. Никогда невозможно будет отделаться от чувства, что он — это не совсем то, что я хотела.
— Так почему бы вам не войти в контакт с тем человеком?
— Вечером или ночью? Я не могла. Да и как я могла бы решиться на такое? Ведь наутро моя свадьба.
— Но вы уверены, что у вас есть что сказать ему?
— Нет, он просто не выходит у меня из головы, только и всего. Понимаете, мы долгое время пробыли вместе. Это была самая продолжительная связь в моей жизни.
— А из-за чего вы расстались?
— На это трудно ответить, не рассказав вам обо всем.
Анатолий улыбается:
— Ну так и рассказывайте обо всем.
— Обо всем?
— А что, вам не заснуть. А я сижу здесь всю ночь. А вы ведь сказали, что хотите с кем-нибудь поговорить. Так в чем же дело?
— Вы, наверное… ну, не захотите слушать о том, что произошло между мной и моим бывшим мужем.
— Я же сказал вам, что хочу, — уверяет меня Анатолий, для большей убедительности вскинув брови.
— Правда?
— Ну конечно правда. Я сейчас приготовлю нам еще по чашке чаю, и вы расскажете мне все-все об этом человеке. Кстати, как его зовут?
— Джим, — отвечаю я. — Его зовут Джим.
21.15 (по американскому времени)
3.15 (по британскому времени)
— Вы не хотите перекусить? — наклоняется ко мне стюардесса.
— А что вы можете предложить? — спрашиваю я, хотя не больше чем двадцать секунд назад слышал, как она подробно отвечала Мэриан на этот же вопрос.
— Сырный рулет, рулет из тунца, ветчинный рулет.
— А какой сыр?
— Чеддер.
— Тогда мне, пожалуйста, ветчину, — говорю я.
Стюардесса подает мне поднос, затем снова повторяет всю процедуру моему соседу слева, потому что его уши все еще закрыты наушниками.
— Как ваш рулет? — спрашиваю я Мэриан, которая заказала тунца.
— Нормальный, — отвечает она. — Мне нравится, как кормят в самолетах. А как ваш рулет?
Я снимаю целлофановую обертку со своего рулета. У него такой же несчастный вид, как и у меня.
— Неаппетитный.
Мэриан смеется:
— Очень хорошо, раз еда такая плохая, то причина, из-за которой вам надо было бы прерывать свой рассказ, отпала сама собой.
3.17 (по британскому времени)
