Сначала он попытался освободиться, приподнимая край тяжёлой кровати и обрушивая бронзовую ножку на одно и то же звено цепи. Он взмок, но ничего не добился. Спасение было только в оружии, но оно вместе с одеждой лежало на кресле в дальнем углу спальни. С треском рвущейся ткани сорвав занавеси, которые свисали по обеим сторонам кровати, он не сразу выломал резную дубовую стойку, одну из четырёх, удерживающих балдахин. Затем улёгся на полу. Насколько удалось, вытянулся и после очередной попытки концом стойки дотянулся до кресла, поддел его за низ сидения. Позволив себе несколько мгновений собраться с силами, осторожно потянул стойку к себе. Кресло дёрнулось и, будто сопротивляясь его усилиям, зацарапало ножками по стыкам досок пола. Подвинув его чуть ближе, он надёжнее подцепил низ сидения, и вскоре оно было уже возле кровати.
Когда он надевал на правую руку упругий рукав дополнительных мышц, спокойная уверенность полностью вернулась к нему. Последующие действия заняли мало времени. Он нацелил лучемёт на замочный выступ удерживающего ногу матового кольца и выстрелил вдоль него в противоположную стену так, чтобы не задеть щиколотки. Кольцо в этом месте расплавилось пучком энергии, который до боли опалил кожу. Повторив выстрел по петельному ушку кольца, он разломал кольцо надвое, сорвал с ноги. Звон упавшей на напольные доски цепи подтвердил, что он свободен. Он надел только штаны и пояс с сумкой, остальные свои вещи с нетерпением сгрёб в охапку. Дверь снаружи была заперта на железный засов. Ударом кулака в перчатке он разворотил в ней дыру, достаточную, чтобы просунуть руку, нащупать выступ засова и выдвинуть его, и выбрался из спальни в тёмный проход. Этот широкий проход вывел к лестнице. Он торопливо спустился по ней в столовую, где прихватил котомку, живо наполнил её тем, что посчитал нужным и полезным, а затем вышел во двор.
В каменной пристройке дворца были следы недавнего пребывания ящера, на котором уехала перехитрившая его, Ивана, женщина. На стенах с крючьев свисали запасные седло и поводья, сапоги погонщика с шипами на задниках. Сапоги на вид были малы для него, и он забрал лишь поводья и седло. Больше его в замке ничто не задерживало.
Рыцарь возле ворот продолжал стоять на колене, опираясь рукою в перчатке о рукоять упёртого остриём в землю меча. Он не шелохнулся, пока Иван расстёгивал и снимал с него пояс с ножнами.
– Тебе больше не понадобятся, – застёгивая на себе пояс, объяснил ему Иван. – А мне может пригодиться.
При последнем слове он вырвал меч. Потеряв опору и пошатнувшись, рыцарь как бы пришёл в себя. Со скрежетом попытался встать, потянулся за мечом и грудой железного хлама рухнул на землю. Сунув меч в ножны, Иван перешагнул через него и вышел за распахнутые ворота.
Было уже тепло, день обещал стать жарким. Ящер, которого он прошлым утром заарканил и как собаку посадил на лесу, мирно дремал, свернувшись рогатой мордой к хвосту. Когда Иван подошёл к нему, вроде туземца, обнажённый по пояс, с мускулистым и загорелым телом, с мечом на поясном ремне и с широким седлом на плече, ящер приподнял большую голову и не выказал враждебных намерений. Не тратя времени, Иван принялся надевать ему на морду поводья. Ящер не возражал. Привставая на лапы, он дружелюбно повёл хвостом, показывая сообразительность, признавая в Иване вожака или нового хозяина.
– Нас ожидает лёгкая пробежка через остров, приятель, – деловито объявил ему Иван, закрепляя подпруги седла на жёстком брюхе. Сбоку седла он прицепил моток лесы, кобуру с лучемётом и скромную котомку.
– Сослужишь на совесть, дам вольную, – предупредил он ящера, забираясь в седло на его спину. – Вперёд, Топтун!
Для удобства окрестив ящера таким прозвищем, Иван хлопнул по его крутой шее ладонью в перчатке, и они тронулись в путь. Следы другого ящера, который увёз Елену, отчётливо уводили прочь от монастыря, и Иван поторапливал Топтуна частыми похлопываниями рукой, иногда подстёгивая слабиной поводьев. Вскоре они оставили монастырь далеко позади.
Остров, – а, как знал Иван, это был труднодоступный остров, – представал всюду безобразно голым. Нигде не встречалось ни растительности, ни птиц, никакой иной жизни. Зато на каждом шагу попадались разнообразные последствия спешной и основательной деятельности по выкорчёвыванию и выжиганию непроходимой буйной растительности, которая произрастала ещё совсем недавно. По-видимому, остров намеревались обустроить и облагородить садами и живностью согласно привычкам и потребностям цивилизованной узницы.
