Я уже забыла, когда ходила пустая. Я, кажется, и родилась с нагруженными сумкам в руках, я перестала ощущать их тяжесть, а выпусти я их из рук, мне, наверное, не хватит уже одного земного притяжения - я сразу взлечу над всеми этими универсамами, киосками и ларьками, где за чем-то обязательно занята очередь, где наполняются сумки, где проходит жизнь.
1991
Картинки девяносто первого
Мы сидим на кухне за столом, ждем, когда закипит чайник, пришедшая к нам в гости тетя Катя, мой десятилетний сын Петька и я. Муж в коридоре работает за верстаком. Мы с теткой говорим о том, о чем говорят сейчас все о ценах: хвастаемся, что удалось где-то сэкономить, гадаем, вся ли сметана уже по двенадцать или бывает еще и по три. Петька невозмутимо жует подаренную жвачку и выбирает в альбоме место для нового вкладыша.
Обсудив экономические проблемы, мы вздыхаем и задумываемся. Я знаю, тетка считает виноватыми во всех наших бедах демократов, она, пережившая блокаду, голосовала на референдуме за Ленинград, а все, творящееся теперь, воспринимает, как шабаш жуликов, то бишь кооператоров. В разговорах с ней я стараюсь обходить животрепещущие политические проблемы, но и в этот раз она начинает сама.
- Вот сейчас у метро сосиски в банках продают уже по пятнадцать, восклицает тетка, - а в магазинах они - по рубль семьдесят. Раньше, скажи, такое было? Это что, не спекуляция?
- Спекуляции, бабушка Катя, теперь нет, - изрекает вдруг покончивший со жвачкой Петька. - Это коммунисты придумали спекуляцию, во всем мире бизнес это не стыдно.
- А ты, значит, против коммунистов? - холодно осведомляется тетка.
- Конечно! - сын уверенно кивает на свой альбом. - Вот у меня, например, коллекция вкладышей; я что, должен ее делить с тем, у кого вообще ни фига? А видали? - и он показывает кому-то гипотетическому выразительную фигу.
- Так, - тетка кидает на меня взгляд, содержащий много невысказанных мыслей о воспитании.
- Ты, конечно, уже не пионер, - полуспрашивает-полуутверждает она. Тогда, значит, ты веришь в Бога?
Несгибаемый атеист Петька краснеет и возмущается: "Что я, ишак?"
- Хорошо, в Бога ты тоже не веришь, - спокойно продолжает тетка, но спокойствие ее, я чувствую, ничего хорошего не предвещает. - Ну, скажи тогда, во что же ты веришь? Что тебе дорого? Какие у тебя идеалы? Мы вот раньше верили в свою страну, стремились ее защищать, а ты - что ты будешь защищать, когда вырастешь?
- Это в армию что ли? - соображает сын. - Нет, я в армию не пойду, я не ишак!
- Вот! - с мрачным торжеством кивает тетка. - Защищать Родину ты тоже не собираешься... Что же тогда у тебя в жизни есть? Совсем ничего?
- Вкладыши вот у меня, - подумав, показывает Петя на свой альбом и обращает ко мне прозрачный, ищущий поддержки взгляд.
- Ну, что ты к нему пристала, тетя Катя? - прихожу я ребенку на помощь. - Не врет он, не ябедничает, посуду иногда моет. Зачем ему эти твои идеалы?
В это время звонит телефон, и Петька, прихватив альбом, смывается к аппарату. Мы с тетей Катей остаемся на кухне. По радио ругаются демократы. Заходит мой занимающийся малым бизнесом муж и, присев перед раскаленной плитой, лязгает дверцей духовки, в которой топится парафин для изобретаемого на верстаке прибора.
- Разве плохо мы жили? - вперив глаза в окно, ни к кому не обращаясь, говорит тетка. - Праздники были, танцевали, платья заказывали в "Смерти мужьям". Помню юбку себе заказала синюю, а потом красный костюм, можно было комбинировать, всем так нравилось, так было красиво...
- На Ладожской продаются знаешь какие жвачки? - доносится от телефона монотонный голос ведущего беседу с приятелем Петьки. - "Бабл-гамы" продаются, "Пантеры" и "Черепашки-ниндзя", а "Бэтманов" нет, я их, вообще, давно не видел...
Демократы в приемнике сцепляются пуще. На плите закипает чайник. Я выключаю радио и зову всех к столу.
1991
Один-единственный раз
Когда началась инфляция, мои родители-пенсионеры очень переживали, хватит ли накопленных ими денег на постоянно дорожающие похороны. Они умерли друг за другом, ни раньше, ни позже, как в тот момент, когда денег тик-в-тик хватило, и, как и мечтали, никого не обременили. Всю жизнь у них было две заботы - поступать как нужно и ни от кого не зависеть. Что касается второго, моим родителям это до конца удалось. Мне кажется, что и по поводу правильности главных жизненных поступков особых сомнений у них тоже не было,
