Разве бывают такие груши (рассказы) - страница 19

Шрифт
Интервал

стр.

И я иду, любуясь собой, ощущая единственность примадонны на сцене, исключительность высокого гостя, шествующего по бархатной дорожке к уже напрягшим мускулы для объятий встречающим. И, взявшись за дверную ручку, я медлю, наслаждаясь, что все теперь в моей власти: захочу - зайду сразу, захочу - прежде напудрюсь, никто не успеет влезть вперед, никто не схватит за подол, а что на свете может быть слаще свободы?

И я, наконец, дергаю за ручку, потом - еще раз, но, разобрав написанное на незамеченном сразу прикнопленном клочке, внезапно все понимаю.

Я понимаю, что лучше отбившей остатки соображения неожиданности, спесивых самолюбовании и примерещившейся вдруг свободы может быть только обыкновенная очередь. Привычно гомонящая, в которой потеряешься, как на рынке, а если рискнешь почувствовать себя свободной - получишь в глаз, но зато к концу дня, может, и решишь свой вопрос за нужной дверью.

Если же нет очереди, значит, обязательно есть надпись: "Приема нет", и остается только тщетно подергаться в запертую дверь и, не солоно хлебавши, убраться восвояси.

1978

Родственная душа

О, нет, я, затаив дыхание, не наблюдаю за этим толстяком, нарочито громко ухающим здоровенными сапожищами по скрипящим доскам сцены. Мне совсем даже не интересно, когда он, как наш начальник цеха, потрясая в воздухе квадратными кулаками, начинает вдруг блажить дурным голосом: "Мать, ты видишь, что происходит в нашем доме?!!" Он обращается к сидящей в кресле со спицами в руках старушке, и к ее же ногам бросается размалеванная девица с белыми, до пояса волосами. Как монтажница Засохина во время годового отчета, она вскрикивает что-то, частит и трясет туда-сюда волосами, будто полощет белье. И все в зале вздрагивают, когда какой-то молодой и тощий холерик, похожий на молодого специалиста Цыплятникова впрыгнув из одной двери и проорав опять же перед старушкой: "Нет, я не останусь в вашем доме!!!", выпрыгивает в другую дверь. И зал взрывается аплодисментами, когда здоровая, как плановик Ложкомоева, тетка, беспомощно протягивает все к той же старушке руки и лепечет: "Что? Ну, что мы теперь будем делать?"

Я аплодирую вместе со всеми, но я хлопаю совсем не им. Я выражаю свою симпатию этой терпеливой страдалице, этой старушке, которую столько раз дергали и отвлекали, и которая все же успела связать за спектакль целый рукав великолепной английской резинкой. Она кланяется, скромно опустив руки с вязаньем, и я вижу, какие ровненькие - одна в одну у нее петли. Я хлопаю громче и смотрю на нее с уважением и солидарностью, потому что уж я-то знаю, как непросто заниматься любимым делом в рабочее время!

1983

Совет

Представьте себе, что на свете живет зануда, который любит зорко следить, хорошо ли окружающие люди выполняют свои обязанности. Если он видит на улице дворника с метлой, и ему кажется, что дворник недостаточно аккуратно подметает бумажки, он специально набросает еще десяток у урны и подождет и проверит, не будут ли пропущены и они. Если он стоит в очереди за колбасой, а продавщица что-то не очень любезно буркает стоящей впереди, женщине, он уже потирает руки, а когда очередь доходит до него, просит сначала двести докторской, потом - нарезать триста отдельной, а когда продавщица нарежет половину, требует лучше полкило голландского сыра куском. И когда нож продавщицы летит над головами, он торжествующе улыбается и, подняв палец, говорит: "А между тем, уважаемая, ваша прямая обязанность быть вежливой в любом случае!"

И, стоя на страже людской добросовестности, он даже страдает, теряя очки, когда на грохочущем перекрестке в час пик, бесстрашно выступив перед бешено мчащимся впритирку к островку безопасности самосвалом, он, стоя на самом краешке островка, перекрывая грохот, кричит: "Обязаны объехать!" но забывается, увлекшись, и так выпячивает грудь и вскидывает голову, что очки вылезают далеко за разрешенный предел, и самосвал сбивает их кабинным зеркальцем.

И когда разгневанный дворник говорит все, что думает, и замахивается метлой, этот зануда начинает писать письма во все инстанции, и дворник, изведенный тяжбами, в конце концов, смиряется, заметает так чисто, что хоть ползай, но, затаив черную обиду, делается мрачным и злым, и родственники начинают страдать от него, как от домашнего тирана.


стр.

Похожие книги