— Когда любишь кого-то, всегда оказываешься в его власти, но в этом нет ничего плохого. — Она отвела прядь волос с лица Оливии и улыбнулась ей. — Рано или поздно ты полюбишь, — мягко сказала Маргарет. — И когда это случится, с трудом сможешь поверить, что когда-то думала иначе. Уж поверь мне.
Она молилась, чтобы это оказалось правдой и чтобы дочь не лишила себя счастья, которое дает любовь. Ее неудачный опыт семейной жизни не следует брать в расчет.
К тому же Оливия, возможно, права. Можно было бы попытаться создать новую семью, выйти замуж во второй раз. Почему этого не случилось?.. Неужели только потому, что, как она уже говорила дочери, ей просто не встретился подходящий мужчина?
Или дело в том, что она даже мысли не допускала о возможном существования такого мужчины?
Маргарет с раздражением отогнала от себя последнюю мысль. Что с ней творится? Сейчас ей следует сосредоточиться на более важных вещах, нежели копание в собственном прошлом. Господи, уже двадцать лет прошло с тех пор, как распался ее брак. Двадцать лет! Целая жизнь… Пора бы и забыть.
Так ведь нет же! Все еще порой она видит вдали мужчину, и что-то в его движениях, в повороте головы заставляет сильнее биться сердце, у нее перехватывает дыхание — и прошлое с новой силой обрушивается на нее. Ликование, опустошение, боль, мука… разочарование и гнев.
Маргарет даже не замечала, что остановилась, пока Оливия не потянула ее за руку и не сказала шутливо:
— Бесполезно, ма. Теперь уже поздно отступать. Все ждут тебя. — Она критически оглядела элегантное черное платье Маргарет и добавила: — И все же мне кажется, что те зеленые бриджи и бежевое вязаное пончо смотрелись бы на тебе просто сногсшибательно.
Припомнив экстравагантный наряд, описанный дочерью, Маргарет усмехнулась и возразила:
— На твоей ровеснице с бесконечно длинными ногами — возможно. На мне — никогда!
Зал собраний был переполнен. И множество лиц, повернувшихся в ее сторону, когда Маргарет вошла, привели женщину в замешательство, хотя она полагала, что приготовилась к этому.
Она не любила большого скопления людей, предпочитая одиночество, анонимность. Причиной тому было детство, проведенное в приюте, где Маргарет очутилась после смерти родителей. И не стой сейчас у нее за спиной Оливия, она бы попросту сбежала.
Спасибо Олли. Как унизительно было бы поддаться глупому детскому порыву! Тем более что ей уже шел навстречу улыбающийся Джим Перкинс…
Как проницательно заметила дочь, взгляни Маргарет на него благосклонно, и доктор Перкинс с радостью перевел бы их отношения на более личный уровень. На самом деле он нравился ей, как нравился и ее босс, Генри Конвей. Однако ни к тому ни к другому Маргарет не испытывала ни малейшего сексуального влечения, необходимого для того, чтобы ответить на их ухаживания.
Оба развелись, у обоих росли дети, оба были добрыми, симпатичными людьми. Однако как бы по-человечески хорошо ни относилась к ним Маргарет, как мужчины, они оставляли ее абсолютно холодной, ничуть не волновали… не возбуждали ее.
Оттого ли что она намеренно старалась оставаться равнодушной? Или оттого что боялась? Возмущенная ходом своих мыслей, Маргарет напомнила себе, для чего она здесь. Сейчас не время для бессмысленных, эгоцентричных самокопаний.
Сегодня вечер тех, кто так щедро пожертвовал на их общее дело.
Поначалу Маргарет напугало то, что члены организационного комитета именно ей поручили публично вручить чек председателю совета. Но чтобы не создавать лишнего шума, она с неохотой согласилась.
Генри Конвей предложил после окончания церемонии где-нибудь отметить это событие. Она вежливо отказалась, как отказалась и от аналогичного предложения Джима Перкинса, вполне правдоподобно объяснив свой отказ тем, что сейчас крайне редко видится с Оливией, живущей в Рединге, и собирается провести вечер с дочерью.
Другая, невысказанная, причина заключалась в том, что, ценя обоих мужчин как друзей, она не желала причинить боль ни одному из них. А это неминуемо случилось бы, если бы Маргарет поощрила их ухаживания. Она на собственном опыте знала, как мучительно обнаружить, что человек, которого любишь, отвечает тебе лишь жестоким притворством.
