Задним числом Маргарет понимала, что все должно было начаться гораздо раньше, что порой муж бывал с ней слишком спокойным, даже отчужденным. Но она объясняла это трудностями начала нового дела и была еще столь юной и неопытной женой, что обвиняла себя в излишней мнительности. Она успокаивала себя тем, что брак не может быть одним длинным медовым месяцем, что возможны и взлеты, и падения, когда все кажется далеко не таким идеальным, как хотелось бы.
Потом грянул гром. Выяснилось, что Джордж больше не любит ее, не нуждается в ней… А значит, у него есть другая, раз он хочет свободы.
Маргарет могла бы не соглашаться на развод, могла бы уговорить его повременить, пока не пройдет тяжелый период. Однако гордость никогда не позволила бы ей так поступить… Что же касается его денег…
Она позволила своему адвокату принять только половину средств, вырученных от продажи дома, и ничего больше. А затем сообщила, что немедленно уедет и попробует начать новую жизнь в других краях.
Именно в первую свою поездку в Эверсли она и купила серого плюшевого ослика. Маргарет опоздала на свой поезд и в ожидании следующего вышла из здания вокзала на мокрую оживленную городскую улицу с отчетливым ощущением, что жизнь кончена, что продолжать ее не имеет никакого смысла.
Бесцельно шагая по набережной, она добрела до неогороженного участка, где проводились какие-то ремонтные работы.
Даже теперь Маргарет отчетливо помнила ту абсолютную ясность мыслей и их ход. Она думала о том, видят ли ее толпившиеся неподалеку рабочие и редкие прохожие, и понимала, что, сделай она всего лишь шаг навстречу свинцовой, в радужных разводах, воде, — и не будет больше ни боли, ни муки, ни одиночества… Вообще ничего.
Маргарет подошла к краю, чуть было не занесла ногу над пустотой… И вдруг почувствовала, как впервые шевельнулся ее ребенок. Она прикрыла живот обеими руками в молниеносном инстинктивно оберегающем и изумленном жесте. Потрясение, радость, никогда прежде не изведанная горько-сладкая боль вспыхнули в ней.
Кто-то тронул Маргарет за руку. Пожилая женщина заботливо проворчала:
— Вам бы следовало держаться подальше от края. Гранит такой скользкий…
Кризис миновал. Она стояла уже в безопасности, посредине тротуара, дрожащая, со струящимися из глаз слезами, но живая… И, что гораздо важнее, ее ребенок тоже был жив.
Тогда-то она и купила этого ослика.
Маргарет вдруг почувствовала, что плюш под ее пальцами насквозь промок, и, резко вернувшись из прошлого, с досадой поняла, что опять плачет. Старческая слезливость, усмехнулась она, не обращая внимания на то, что зеркало Оливии отражает по-прежнему юную, стройную фигуру, лишенную каких-либо признаков увядания.
Я ведь поднялась сюда для того, чтобы застелить постель, а не затем, чтобы растравлять старые раны, напомнила себе Маргарет, оправляя одеяло и с силой усаживая на него плюшевого ослика.
* * *
В час дня она начала тщательно готовиться к встрече с Джимом. Надела строгий темно-коричневый костюм, оживленный красивым, в золотистых разводах шарфом, и элегантные черные туфли.
Пусть Оливия твердит, что гардеробу матери недостает шика и что она слишком молода и хороша, чтобы носить одежду, более подходящую старым девам. Маргарет любила классический стиль.
Закончив накладывать косметику, она с удовлетворением отметила, что умеренные светло-коричневые и персиковые тени должным образом подчеркнули яркость глаз. Но взглянув в зеркале на свои губы, Маргарет поморщилась — даже самая незаметная, бледная помада не скрывала их полноты, их чувственности…
— У тебя самые замечательные губы на свете. Просто созданные для поцелуя…
Она проглотила застрявший в горле комок. Джордж сказал эти слова тем вечером, когда сделал ей предложение, перемежая комплиментами легкие, скромные поцелуи, которые вскоре потеряли всякую легкость, не говоря уж о скромности. Маргарет содрогнулась и едва удержалась от того, чтобы не коснуться пальцами рта, не провести языком по губам — настолько сильным и ярким было воспоминание!
Она почти не имела сексуального опыта до встречи с Джорджем. Он был первым моим любовником… Моим единственным любовником, сухо уточнила Маргарет. Так называемая сексуальная революция, бушевавшая в пору ее юности, не коснулась девушки. У нее никогда не возникало потребности, как у других сверстниц, получить все мыслимые удовольствия…