— А когда возвращается твоя мама? Она приедет вместе с папой? — Гастон, носильщик из отеля „Марджолайн“, швырнул в воду окурок.
— Не знаю. Она не писала.
— А она знает, что твоя мадемуазель разрешает тебе одной бегать по городу и к морю?
— Со мной же собака.
— Ты называешь вот это собакой? Этот экземпляр? А от самой-то большевистской пигалицы какая тебе защита?
— Мадам Тарасова не большевик, и я очень часто беру с собой собаку побольше. Между прочим, у Игоря есть зубы.
— У Игоря есть зубы. — Гастон с насмешкой пощелкал пальцами перед носом шпица, который подпрыгнул и злобно рыкнул. Гастон отступил.
— Большевик, — прошипел он собачонке.
— Не дразните его. — Флора слегка ослабила поводок, чтобы собака могла поближе подойти к мужчине. — Если вы будете его злить, я его отпущу.
— А этот смельчак кусает твою мадемуазель? Она вообще понимает что-нибудь в животных?
Флора молчала.
— Твою маман ждали несколько недель назад. Так мне говорила твоя мадемуазель, которая сидит днями напролет в отеле, читает любовные романы и ест шоколад, а ты тут носишься на воле, — не унимался Гастон.
— Она передумала и осталась с папой. У него какие-то дела в Лондоне. Ему скоро возвращаться в Индию, и она хочет побыть с ним подольше, — защищалась Флора.
— Можно понять. Ну а ты разве не хочешь побыть со своим папа? — включился в разговор носильщик из отеля „Британик“.
— Иногда, — осторожно сказала Флора, — не всегда.
Она чувствовала, что Гастон и тот, другой, удивились бы, скажи она, что едва знает своего отца и уж никак не горит желанием узнать его лучше. Эти семейные мужчины не в состоянии понять или признать нравы индийского государственного служащего и его ровное отношение к постоянной разлуке.
— У меня все в порядке, — сказала она.
— А твои уроки? Ты учишься с мадемуазель? — поинтересовался Гастон, чей старший сын работал над дипломом бакалавра.
— Конечно, — соврала Флора, понимая, что они с мадемуазель свели уроки до минимума. Носильщик из отеля „Англетер“, моложе своих коллег и неженатый, заметил:
— Эта маленькая англичанка сама собой занимается, носится с собачонками всяких старушенций. Смешно? — он расхохотался. — Глупо, — добавил по-французски.
— Мадам Тарасова учит меня русскому языку. А взамен я тренирую Игоря.
— А какой толк от русского? От этого противного большевистского языка? Да, твое положение не слишком хорошее.
— Не очень, — согласился носильщик из отеля „Британик“, который до сих пор не проронил ни слова.
— Вообще-то вам лучше бы заняться своими делами, — сказала Флора невесело. — А что за гостей вы ждете?
— Английские семьи, — сказал носильщик из отеля „Британик“.
— Я тоже, — кивнул тот, что из „Англетера“. — Их полно едет. Вообще-то мне плевать на них и на их деньги.
— И мне, — поддержал Гастон, — а я встречаю генерала Лея, мужа красавицы мадам Лей, — сам того не замечая, Гастон, говоря это, подтянулся.
— И на него тоже плевать? — поинтересовалась Флора. — О! — воскликнула она. — Глядите! Натер. Скорее, Игорь, бежим. Я должна отвести тебя домой.
Носильщики наблюдали, как она исчезает, волоча за собой собаку.
— Она что, дьявола увидела? — спросил один.
— Родителей, — сообщил Гастон. — Я узнаю ее мать, а мужчина рядом с ней, должно быть, отец. Вон тот, в черной шляпе, он посинел от холода. А высокий здоровяк рядом с ним — мой клиент, генерал, муж леди, она тут сорит деньгами, которые ты так презираешь, тратит их на модисток. А разве твоя сестра не работает в шляпном магазине на Рю-де-Тур?
Носильщики кончили подпирать стену и, поправив свои фуражки, придали лицам подобострастное выражение.
В то время как Флора, тяжело дыша, бежала через город, волоча за собой Игоря, к мадам Тарасовой, чтобы потом нестись и поднимать с дивана мадемуазель, устроившуюся со своим романом в пристройке отеля „Марджолайн“, Денис Тревельян как-то неотчетливо представлял встречу с дочерью. Ему не понравился переезд из Саутгемптона, он замерз, когда они пересекали залив. Он взял руку жены и засунул ее себе под локоть. Представленная Ангусу Лею, она одолевала его вопросами о том, насколько вероятна всеобщая забастовка, как если бы он был политиком или тред-юнионистом, даже после того, как он скромно пояснил ей, что он военный на пенсии и знает про все это не больше любого читателя „Таймс“ или того, кто слушает радио. Случись всеобщая забастовка, сказал он, он бы предложил жене остаться в Динаре, а сам бы обратно поехал на автомобиле.
