Вообще недостатка в специалистах по строительным делам не было. Среди них народ опытный, тертый водился. Один генерал Комаровский многого стоил. Чего он только не строил. Если нужно, даже море выкопать мог. Пригласил его к себе однажды Берия. Сидели Берия с Комаровским, коньяк пили, о жизни разговаривали, и вдруг положил Берия перед Комаровским чистый лист бумаги.
— Пиши.
— Что писать-то, Лаврентий Павлович? — удивился Комаровский.
— Про то, как тебя немецкая и английская разведка вербовала.
— Вы что, Лаврентий Павлович, шутите?
— Какие еще шуточки? Пиши.
Комаровский крутился, пытался из когтей Берия вырваться, а тот не спешил, играл с Комаровским, как кошка с мышкой. Позвонил телефон. Берия снял трубку, встал, вытянулся:
— Слушаю, товарищ Сталин, да, да… Будет сделано.
Берия повесил телефонную трубку, налил полные рюмки коньяка.
— Ну, вот что, Комаровский. По указанию товарища Сталина ты назначаешься начальником строительства. Сегодня я подпишу приказ, а пока давай обмоем твое назначение. С тебя причитается.
Я никогда не видел генерала Комаровского, но убежден, что разговор его с Берия выглядел, примерно, так, как описан мной. Дело в том, что всего лишь два человека отделяли меня от Комаровского, оба физики. Один из них, родственник Комаровского, услышал историю от самого Комаровского, а другой рассказал ее мне. Поэтому у меня есть основания верить и в другой случай, выглядящий просто невероятным.
В этот раз Берия, вызвав Комаровского, сказал, что в одной из дверей на даче Сталина застряла пуля. Недалеко от дачи работают люди Комаровского. На розыск стрелявшего дается три дня. В противном случае… Через два дня Комаровский представил результаты баллистического анализа траектории пули, и они указывали место, откуда стреляли. Им оказалась… площадка, где охрана Сталина тренировалась в стрельбе. На этом история таинственного выстрела для меня обрывается.
В конце пятидесятых годов обстоятельства привели меня в небольшой городишко к северу от Москвы. В соседней квартире жил пенсионер, человек желчный и раздражительный, любящий подмечать «непорядок». Судя по всему, он привык, чтобы его побаивались, и любил это. Но кого мог напугать пенсионер, даже если в прошлом был он полковником НКВД. Врагом оказался бездомный красавец Васька. Любимец всего подъезда, пушистый сибирский кот, видимо, желая сделать приятное своим благодетелям, часами дремал около чьей-нибудь двери, но, заслышав тяжелые шаги медленно поднимавшегося по лестнице пенсионера, просыпался и норовил проскочить мимо него, избежав пинка ногой.
Когда пенсионеру исполнилось шестьдесят лет, в местной газете напечатали очерк «о славном жизненном пути» отставного полковника. Статью снабдили фотографией. Глядя на обвисшие, с лиловым оттенком и красными жилками щеки юбиляра, трудно было поверить, что в статье помещена его фотография. Глаза, кажется, мало изменились. Помутнели, но, наверное, всегда были холодными и злыми. Две серые щелочки. Последней «военной» должностью юбиляра была служба начальником концентрационного лагеря где-то в Горьковской области. Видимо, о том времени и он и его жена вспоминали с удовольствием, и потому, наверное, эта угодливо улыбавшаяся бабенка, услышав по радио, что Солженицын находится на Западе, заявила в подъезде, что «зря эту падлу не прибили в свое время». Уходя в отставку, служака воспользовался одной из привилегий, полагающихся таким, как он, и получил квартиру в подмосковном городе.
Встречая соседа около дома, я редко видел его смеющимся. Ученых и вообще интеллигенцию он недолюбливал, не скрывал этого, и раз «по-соседски» признался мне, что ему нравится больше «среда простая, рабочая». Вообще мы редко разговаривали, да и о чем нам было говорить, но вышло как-то раз, что разговор зашел о моей работе, и я упомянул лабораторию в Москве, где провел несколько лет. Пенсионер сразу оживился:
— А вы коттедж видели на территории? Узнав, что я даже внутри побывал, он обрадовался, заулыбался:
— А ведь это я тот коттедж строил.
Для него это было напоминанием о тех далеких сороковых годах, когда он, еще молодой и сильный, работал на строящемся в Покровском-Стрешневе секретном «объекте особой важности».
