9) Речь идет только о сексе? Нет.
10) Чувствовал ли я что-то подобное раньше? Да и нет.
11) Чувствовал ли я что-то подобное после встречи с тобой? Нет.
12) Почему я хочу на тебе жениться? Меня бесит сама мысль о том, что ты выйдешь замуж за кого-то другого.
13) Ты красивая.
Им захотелось пить, и они зашли в бар, где продавали l’eau в красивых синих бутылках. Ксено достал из кармана листок бумаги и передал его Мими. Она рассмеялась.
– Нет, послушай, – сказал Ксено. – Пусть оно смотрится неуклюже, но он пишет правду. У него такой способ, чтобы быть уверенным.
Мими покачала головой:
– Я не знаю.
– Тогда скажи «да».
– Pourquoi?
Они пошли дальше. Они говорили о жизни, как о потоке. О небытии. Об иллюзии. О любви, как теории, испорченной практикой. О любви, как о практике, испорченной теорией. Они говорили о неосуществимости секса. Для мужчин секс воспринимается иначе? Секс с мужчиной? Что ощущаешь, когда влюбляешься? А когда разлюбляешь?
Любовь, как падение в бездну.
Почему надо падать?
– Существует одна теория, – сказал Ксено. – Ее придумали гностики в пику христианам, в самом начале: наш мир создан не Богом, который отсутствует в мире, а падшим ангелом наподобие Люцифера. Неким темным ангелом. Мы не грешим и не сбиваемся с пути истинного; это не наша вина. Мы такими рождаемся. Все, что мы делаем, – это падение. Даже ходьба – контролируемое падение. Но это не грех и не слабость. Если мы это поймем – если примем гностицизм, – нам будет легче переносить боль.
– Боль любви?
– А что еще у нас есть? Любовь. Недостаток любви. Потеря любви. Положение в обществе, власть… даже страх смерти… Это само по себе вторично. То, на чем мы стоим – или падаем с этой платформы, – только любовь.
– Весьма романтичные речи для человека, который не связывает себя никакими обязательствами.
– Мне нравится сама идея, – сказал Ксено. – Но мне также нравится идея жить на Луне. К сожалению, она далеко, и там нет воды.
– Но ты приехал сюда, ко мне, потому что ты хочешь, чтобы я вышла замуж за Лео.
– Я всего лишь посланник.
Они зашли в ресторанчик на углу и сели на открытой веранде. Неподалеку какой-то мужчина выгуливал двух далматинцев. Бросал им красный теннисный мячик. Черный, белый и красный. Черный, белый и красный. К вечеру стало прохладнее.
Они заказали артишоки и морского окуня. Они сидели бок о бок, и Мими помогала Ксено читать меню на французском.
– А ты? – спросила она.
– Я переезжаю в Америку – вся игровая индустрия сосредоточена там.
– Но мы же не потеряемся?
– Мы никогда не потеряемся.
А что, если бы у нас не было тел? Если бы мы общались, как бесплотные духи? Тогда я не заметил бы твою улыбку, твои изящные формы, как волосы падают тебе на глаза, твои руки на столе, с тонкими золотистыми волосками, как ты ставишь ноги на перекладину стула, не заметил бы, что у меня глаза серые, а у тебя зеленые, что у тебя глаза серые, а у меня зеленые, изгиб твоих губ, не заметил бы, что ты маленькая, но у тебя длинные ноги, длинные, как предложение, которое я не могу закончить, что у тебя тонкие, нежные руки, и ты сидишь рядом со мной, сидишь совсем близко, чтобы я объяснила тебе французские названия блюд, и мне нравится твой акцент, мне нравится, как ты говоришь по-английски, и то, как ты говоришь «морской окунь», так никто еще не говорил, и это уже не копченая рыба, а слово, похожее на (слово, первым пришедшее на ум, слово, которое ты гонишь прочь: слово «любовь»). Ты всегда не застегиваешь верхнюю пуговицу на рубашке? Только самую верхнюю пуговицу? Чтобы я представила твою грудь по звериной лапке волос, которая мне видна? Она не блондинка. Нет. Мне кажется, от природы она брюнетка, но мне нравится, как она красит волосы прядями. Мне нравится, как она сбросила туфли, спрятав ноги под стол. Я смущаюсь, когда ты так на меня смотришь, пока мы беседуем. О чем мы говорим?
Она заказала ром.
Официант принес бутылку «Сент-Джеймса» и грохнул ею о стол.
– Иногда я себя чувствую Хемингуэем, – сказала Мими. – В одиннадцать утра – устрицы и коктейль с черносмородиновым ликером. Позже, для вдохновения, ром «Сент-Джеймс». Очень брутально.
