Разрыв франко-русского союза - страница 251

Вальядолид, 11 января 1809 г.

Г. Коленкур, сию минуту получил ваше письмо от 20 декабря. Посылаю вам Понтона, ибо мне казалось, что он был приятен императору. Император может пользоваться им, как ему будет угодно и сколько времени пожелает. – 9-го мы вступили в Луго. 9-го герцог Далматинский пришел в Бетансос, близ Коруньи. Англичане потеряли приблизительно половину своей армии, 600 повозок с боевыми припасами и багажом и от 3 до 4000 пленных. Корпус Ла Романа совершенно уничтожен и рассеян. Вы можете, безусловно, верить бюллетеням, в них говорится все. Через четыре дня король торжественно вступит в Мадрид. За два месяца нация очень изменилась; она устала от народных волнений и очень желает видеть конец всему этому. Я уже сообщал вам, что с той минуты, как выражено было желание, чтобы на герцога Ольденбургского смотрели, как на члена императорской фамилии, не должно быть и подобия затруднений. Раз император дает ему титул Императорского Высочества, все кончено; даже в Париже его будут так величать. Русский император может сделать то, что сделал австрийский император и даже я сам. Всех членов одной семьи величают при чужих дворах так, как их величают при их собственных. Этот принцип уничтожает все препятствия. Вы напрасно делали из этого затруднения. Каждый вправе предписывать для своей семьи какие он хочет законы и, раз они предписаны для семьи, ни один посланник не имеет права считать себя равным. Вы не должны уступать старшинства ни принцу Ольденбургскому, ни его отцу, но должны уступить зятю русского императора, если он дает ему это звание при своем дворе. Но довольно об этом. – Что касается Австрии, я предвидел то, что случилось. Если бы император захотел говорить твердо в Эрфурте, этого бы не было. Она обещала дать оружие мятежникам, и все было уже готово, чтобы отправить его из Триеста. У нее тайные обязательства с Англией и, чтобы открыто перейти на ее сторону, она ждет только затруднений с Портой. Император может рассчитывать на это. Если император не заговорит громко, война на континенте неизбежна. Австрия падет к нашим ногам, если мы сообща сделаем твердые шаги и пригрозим ей удалить наших посланников в случае, если не дадут того, чего мы требуем. Признание короля Жозефа ничего не значит само по себе. Оно важно только потому, что отказ придает смелость Англии и предвещает смуты на континенте. Разоружение Австрии – вот главное. Австрия не может сказать, что теперешний состав ее войск представляет ее обычное военное положение. У нее нет средств поддержать его. Она ставит Европу в критическое положение; ей и придется платить за битые горшки. Для вас одного; когда вы прочтете это, я буду в Париже. Рассчитываю вернуться 20 этого месяца. Вся моя гвардия в Вальядолиде и 2000 моих конных стрелков в Виктории. Я только что приказал приступить к набору 80000 рекрутов нынешнего года. Я готов ко всему. Но наш союз может поддержать мир на континенте только при условии, что заговорят решительным тоном и примут твердое решение. – Что же касается прусских дел, я не понимаю, о чем вы говорите. Договор с Пруссией был заключен до эрфуртских совещаний и с тех пор ничего не было в нем изменено. Я просил Румянцева остаться в Париже до 1 февраля. Я желаю видеть его в Париже, и мы посмотрим, следует ли сделать новый шаг. Дела здесь идут настолько хорошо, насколько можно желать. Я маневрировал так, чтобы овладеть английской армией; две случайности помешали мне: 1-е, переход через Пуэрто де Гвадаррама – довольно высокую гору и до такой степени непроходимую в момент нашего перехода, что она задержала на два дня наш поход. Чтобы заставить перейти ее, я должен был стать во главе пехоты. Артиллерия прошла только восемнадцать часов спустя. Нас встретили дожди и грязь, которые задержали нас еще на двенадцать часов. Англичане ускользнули только на один переход. Сомневаюсь, чтобы половина из них села на корабли; если же они и сядут на корабли, то без лошадей, без припасов, страшно измученные, крайне деморализованные, а главное, с позором. По приезде в Париж напишу вам. За сим молю Бога и т. д.