— А полиция где будет все это время? — спросил он.
— Ничего они не узнают. Мы разрушим дом изнутри. Туда можно залезть. Как ты не понимаешь, — напористо продолжал он, — мы изгрызем его, как черви яблоко. Когда мы оттуда выберемся, там не останется ничего — ни лестницы, ни панелей, ну, ничего, одни голые стены; а потом мы и стены обрушим — придумаем, как.
— И угодим в каталажку, — сказал Чернявый.
— А кто докажет, что это мы? И потом, мы же там ничего не стырим! — И без тени злорадства он добавил: — Когда мы кончим, там и стырить-то будет нечего.
— Сроду не слышал, чтоб человека упрятали в тюрьму за то, что он что-то такое поломал, — объявил Саммерс.
— Да у нас времени не хватит, — сказал Чернявый. — Я видел, как сносят дома.
— Нас как-никак двенадцать, — возразил Т. — Будем работать организованно.
— Но мы не знаем, как это надо...
— Зато я знаю, — отрезал Т. и в упор посмотрел на Чернявого: — у тебя есть другой план, получше?
— Сегодня мы ездим «зайцем» в автобусе, — не к месту влез Майк.
— Хм, «зайцем», — уронил Т. — Ну, что ж, Чернявый, можешь не идти с нами... Если тебе больше нравится...
— Надо проголосовать.
— Ставь на голосование.
Чернявый неохотно проговорил:
— Есть предложение: завтра и в понедельник разрушаем дом Старого дохляка.
— Слушайте, слушайте![4] — крикнул жирный мальчишка, которого звали Джо.
— Кто «за»?
— Принято, — сказал Т.
— С чего мы начнем? — спросил Саммерс.
— А это пускай он вам скажет, — бросил Чернявый. С этой минуты он уже не был вожаком. Он отошел подальше и стал гонять камешек, поддавая его то в одну сторону, то в другую. На стоянке был только старенький «моррис»; обычно там оставляли одни грузовики: машины стояли без присмотра, и их могли угнать. Высоким ударом Чернявый послал камешек в «моррис» и слегка ободрал краску на заднем крыле. Не обращая на него никакого внимания, стая окружила Т. Чернявый смутно ощутил всю непрочность людской благосклонности. Уйду домой, думал он, и больше к ним не вернусь, и пускай они все узнают, какой ерундовый из Т. вожак. Ну а что, если все-таки он предлагает дело? Ведь такого еще свет не видел. Тогда стая с выгона Уормсли прогремит на весь Лондон, это уж точно. Попадет в газетные заголовки. Даже взрослые стаи и ребята-лотошники с уважением станут слушать, как был разрушен дом Старого дохляка. И, движимый чистым, простым, бескорыстным стремлением прославить стаю, Чернявый подошел к Т., стоявшему в тени у садовой ограды.
Т. отдавал распоряжения быстро и решительно. Он словно вынашивал эту мысль с малых лет, продумывал ее долгие месяцы, и теперь, на пятнадцатом году его жизни, этот план, пройдя через муки созревания, выкристаллизовался окончательно.
— Ты, — говорил он Майку, — принесешь больших гвоздей, самых больших, какие найдешь, и молоток. Все вы, кто только сможет, тащите молотки и отвертки. Нам их нужно целую уйму. А еще — зубила. Их тоже тащите сколько влезет. Может кто-нибудь принести пилу?
— Я могу, — вызвался Майк.
— Только не игрушечную, — сказал Т. — Настоящую.
До Чернявого вдруг дошло, что он и сам поднимает руку, как рядовой член стаи.
— Порядок. Пилу принесешь ты, Чернявый... Но вот в чем закавыка: нам требуется ножовка.
— А что это такое — ножовка? — спросил кто-то.
— Они продаются у Вулворта, — сказал Саммерс.
Жирный Джо мрачно проговорил:
— Ну, так я и знал, кончится тем, что с нас сдерут денежки.
— Я ее сам раздобуду, — объявил Т. — Не надо мне ваших денег. Но вот кувалды не купишь.
— В пятнадцатом номере идут работы, — сказал Чернявый. — Я знаю, куда они сложат под праздник свое барахло.
— Тогда все, — сказал Т. — Собираемся завтра на этом же месте ровно в девять.
— Я должен в церковь пойти, — сказал Майк.
— На обратном пути перелезешь через ограду и свистнешь. Мы тебя впустим.
В воскресенье утром все, кроме Чернявого, пришли вовремя, даже Майк. Майку крупно повезло: мать заболела, а отец не проспался после субботнего вечера, и в церковь его отправили одного, после многократных предупреждений, что именно его ожидает, если дорогой он вздумает заблудиться.
Чернявому пришлось трудно: сперва никак не удавалось вынести из дому пилу, а потом разыскать на задворках пятнадцатого номера кувалду. К дому Старого дохляка он пробрался по тропинке между живыми изгородями за дальним концом сада, боясь, как бы на улице его не приметил во время обхода полисмен.
