Он просто осязал, как эта маленькая дьявольская картинка убивает его жену всю ночь напролет.
Я не хочу убивать ее, настойчиво заклинал он, поглядывая на кровать, где лежала жена. А затем, через несколько минут, он произнес громким шепотом:
— Или хочу?
— Что? — вздрогнула она спросонья.
— Ничего, — ответил он, помолчав. — Спи.
Мужчина склонился над ним. В руках у него был какой-то издающий легкое жужжание инструмент.
— Это будет стоить два фунта за дюйм. Счистить татуировку стоит дороже, чем нанести ее на кожу. Ну, сдирайте ваш пластырь.
Разрисованный повиновался.
Мужчина отпрянул от него.
— О, Боже! Не удивительно, что вы хотите от нее избавиться! Как отвратительно! Даже смотреть противно!
Он включил свой инструмент.
— Вы готовы? Это не больно.
Хозяин балагана стоял тут же, в шатре, наблюдая за происходящим со стороны. Через пять минут мужчина, проклиная все на свете, сменил головку на инструменте. Десять минут спустя он с шумом отодвинул стул и почесал в затылке. Через полчаса он поднялся, велел мистеру Уильяму Филиппусу Фелпсу одеваться и начал укладывать свой инструмент.
— Минуту, — попытался остановить его хозяин. — Вы еще не закончили работу.
— И не собираюсь этого делать, — ответил мужчина.
— Но ведь я прилично вам плачу. В чем дело?
— Ни в чем, кроме того, что эта чертова картинка и не думает исчезать. Должно быть, она проникла очень глубоко, до самых костей.
— Да вы с ума сошли.
— Мистер, я занимаюсь своим делом тридцать лет, но в жизни не видел ничего подобного. Не меньше дюйма в глубину, если не больше.
— Но мне надо от нее избавиться во что бы то ни стало! — закричал Разрисованный.
Мужчина покачал головой.
— От этого можно избавиться только одним путем.
— Как?
— Взять нож и срезать ее с груди. Вы долго не проживете, но картинка исчезнет.
— Вернитесь!
Но мужчина ушел.
В понедельник вечером они услышали гул толпы, жаждущей зрелища.
— Народу собралось много, — заметил Разрисованный.
— Но они не увидят того, ради чего пришли, — решительно сказал хозяин ярмарки. — Ты не выйдешь к ним без пластыря. И успокойся. Любопытно все же посмотреть, что у тебя на той картинке, что на спине. Мы сможем показать им тот рисунок.
— Но она сказала, что это можно будет сделать только через неделю или что-то в этом роде. Старушка сказала, что надо подождать.
Хозяин оттянул в сторону пластырь со спины Разрисованного.
— Что там? — тяжело дыша от волнения, спросил мистер Фелпс, смирившись.
Хозяин приклеил пластырь на место.
— Фелпс, ты неудачник. Почему ты позволил этой старухе так раскрасить себя?
— Я не знал, кто она.
— Без сомнения, она обманула тебя с этой картинкой. Там ничего нет. Совсем. Никакого рисунка.
— Она проявится. Надо подождать.
Хозяин рассмеялся.
— Ну хорошо. Я подожду. Пойдем. Так или иначе, мы покажем тебя этому сборищу. Но только частично.
Они вышли к публике под взрыв оркестра.
Поздно ночью он стоял со своим чудовищным видом, выставив вперед руки, как это делает слепой, чтобы сохранить равновесие, почувствовать себя в этом мире, который устремляется на тебя, крутит и вертит и вот-вот свалит с ног. У зеркала он поднял руки.
На плоской, тускло освещенной поверхности стола лежали склянки с перекисью, кислотой, серебряные бритвы и квадратные листочки наждачной бумаги. Он брал каждый из этих предметов один за другим. Он смачивал ужасный рисунок на груди и тер его. Он работал час, не прерываясь.
Вдруг ему показалось, что кто-то стоит позади в дверях его домика на колесах. Было три часа утра. Он ощутил слабый запах пива. Она вернулась домой из города.
Фелпс не повернулся.
— Лизабет? — спросил он.
— Лучше тебе избавиться от нее, — сказала она, следя за движением его рук, в которых он держал наждачную бумагу. С порога она шагнула в комнату.
— Мне бы и самому не хотелось, чтобы у меня была такая картинка, — ответил он.
— Нет, хотелось, — настаивала она. — Ты все продумал заранее.
— Да нет же.
— Знаю я тебя, — ухмыляясь, сказала она. — О, я знаю, как ты меня ненавидишь. Ну да, ничего. Я тоже тебя ненавижу. И уже давно. Ты располнел и покрылся жиром, ты думаешь, тебя такого можно любить? Я могла бы рассказать тебе, что такое ненависть — это чувство мне знакомо. Почему ты не спросишь меня об этом?
