В самом разгаре боя связь с Коннором оборвалась. Юнокопы заглушили один за другим все электрогенераторы, так что и КомБом, и все остальные самолёты погрузились в темноту.
К полуночи всё было кончено. Через иллюминаторы КомБома Хэйден видел, как тяжёлые фургоны, машина-таран, броневики и большинство автомобилей юнокопов отправились восвояси: миссия завершилась успехом.
Хэйден лелеет надежду, что о них позабыли; что они посидят здесь ещё несколько часов, а затем смогут выйти на свободу. Но юновласти оказались смышлёнее, чем рассчитывал юноша.
— Мы знаем, что вы там, — доносится голос из рупора. — Выходите, и мы обещаем, что никто не пострадает.
— Что будем делать? — спрашивают ребята своего командира.
— Ничего, — отвечает Хэйден. — Мы ничего не будем делать.
Поскольку КомБом являлся коммуникационным центром и мозгом Кладбища, он — один из немногих самолётов, входные двери которого в полном порядке. К тому же открыть их можно только изнутри. Когда начался налёт, Хэйден заблокировал воздухонепроницаемые люки, и КомБом превратился в автономную боевую единицу наподобие подводной лодки. Теперь все их средства защиты — полная изоляция, да оставленный Коннором автомат. Хэйден не знает даже, как из этой штуки стрелять.
— Ваше положение безнадёжно, — вещает юнокоп. — Вы только делаете себе же хуже.
— Да ну? Неужели может быть что-то хуже расплетения? — фыркает Лизбет.
Потом Тед, который с самого начала своей жизни на Кладбище ходил за Хэйденом, как щенок на верёвочке, говорит:
— Тебя не расплетут, Хэйден. Тебе уже семнадцать.
— Мелочи это всё, мелочи, — бурчит тот. — Не морочь мне голову ненужными подробностями.
— Они пойдут на штурм! — предупреждает Насим. — Я видел такое по телеку. Двери взорвут, напустят сюда газу, а потом спецназовцы вытащат нас отсюда как миленьких!
Остальные с беспокойством взирают на Хэйдена и ждут, что он ответит.
— Спецназовцы уже убрались, — возражает командир. — Мы слишком мелкие сошки, чтобы тратить время на всякие там штурмы. Мы — так, мусор после вечеринки. Уверен, что здесь остались только жирные глупые юнокопы.
Ребята смеются. Хэйден рад, что они всё ещё способны смеяться.
Впрочем, каковы бы ни были у юнокопов коэффициент умственного развития и объём талии, уходить они не собираются.
— Отлично! — провозглашают они. — Будем ждать, пока вам не надоест.
И так они и поступают.
Приходит рассвет — копы всё ещё здесь; их не много: всего три автомобиля и маленький серый транспортный фургон. Представители прессы, которых полиция не подпускала к основным событиям во время рейда, расположились недалеко, ярдах в пятидесяти, их антенны и спутниковые тарелки отчётливо выделяются на фоне серого рассветного неба.
Хэйден и его Цельные провели ночь в неспокойной дремоте. Теперь, увидев прессу, кое-кто из ребят ощущает прилив надежды, правда, несколько нереалистичного толка.
— Если мы выйдем отсюда, — рассуждает Тед, — то попадём в новости. Наши родители увидят нас. Может, они что-то сделают?
— Ага, сделают, — скептически кивает Лизбет. — И что именно они сделают? Подпишут второй ордер на расплетение? Одного тебе мало?
В семь пятнадцать солнце всходит над горами, знаменуя очередной невыносимо жаркий день, и КомБом начинает накаляться. Его обитателям удалось наскрести по углам несколько бутылок воды, но разве этого хватит на пятнадцать человек, которые уже потеют так, что хоть в вёдра собирай? Эти потери влаги жалкими бутылками не возместить. Около восьми утра температура в салоне достигает ста градусов[41]. Хэйден понимает, что долго им так не выдержать, поэтому возвращается к своему любимому вопросу, но на этот раз он вовсе не риторический:
— Я хочу, чтобы вы все внимательно выслушали меня и хорошенько подумали, прежде чем ответить.
Он ждёт, убеждается, что полностью завладел их вниманием, затем говорит:
— Что бы вы выбрали: смерть или расплетение?
Ребята переглядываются. Некоторые обхватывают голову руками. Другие рыдают без слёз, потому что их организмы настолько обезвожены, что нормально плакать они уже не могут. Хэйден считает в уме до двадцати и снова задаёт тот же вопрос.
