Гроссман, просматривавший альбомы массовки, бросил на Митьку рассеянный взгляд поверх очков и вернулся к фотографиям; но уже через несколько мгновений он посмотрел опять, более пристально, а потом и вовсе отложил альбом, спрятал очки в карман пиджака и, указав на Митьку глазами своему ассистенту, женщине лет пятидесяти, стриженой под подростка, откинулся на спинку стула и сделался сонным.
Женщина–подросток, обратившись к Митьке специальным, жизнерадостным «пионервожатовским» голосом, попросила его пройтись, улыбнуться, нахмуриться, рассмеяться, прочитать стихотворение. Когда Митька взялся за стихотворение, скучавший Гроссман поморщился. Нужно было знать Митьку, чтобы представить, как этот всеобщий любимчик был уязвлен. Когда он повторял с разными выражениями фразы, заученные с машинописной бумажки, он был уже хорош — от него можно было питать лампочки накаливания. Митьку поставили под софиты, возле его лица замерили свет, и зажужжала камера, но Гроссман уже вновь просматривал массовку. С Митькой ему все было ясно.
Через неделю дяде Жене сообщили, что Митька подошел.
Нужно сказать, что родители очень настороженно отнеслись к перспективе того, что Митька будет сниматься в кино. Актеры, богема, ночная жизнь… Как это отразится на формирующейся личности мальчика? Жизнь артиста пестра и изменчива. Возьмут ребенка, избалуют его, отравят сладким ядом артистической жизни… А что дальше? Ребенку в этом возрасте необходимо учиться, работать над собой. Привыкать к каждодневному труду. Неизвестно, ой как неизвестно, нужно ли ему окунаться в эти развратные пучины.
Приблизительно так родители говорили о представившейся возможности. Говорил, в основном, папа. Мама больше помалкивала. Вполне возможно, что она имела другое мнение.
Приезжал дядя Женя. Принимал участие в обсуждениях. Сердился на папу. Говорил о редком шансе, выпавшем на митькину долю. Познакомиться с самим Гроссманом! Говорил о других родителях, которые за такую удачу готовы половину жизни отдать. Даже, кажется, в сердцах назвал нашего папу ослом.
Тут папа вполне мог заупрямиться, но вступила мама, попросила дать прочитать сценарий, стала спрашивать, нельзя ли познакомиться с Гроссманом и сколько времени будут отнимать съемки, и как ездить на студию, и так далее и тому подобное.
Сценарий принесли. Сценарий понравился. Сам Гроссман позвонил нам домой и разговаривал с папой — хотя прежде никогда не звонил домой артистам. Гроссман произвел на папу положительное впечатление — впечатление человека умного и вполне интеллигентного. Всей семьей мы ходили смотреть предыдущий фильм Гроссмана. Фильм оказался весьма симпатичным и трогательным.
Гроссман, кстати, сказал, что роль требует всего пятнадцать съемочных дней, это не так много, и бояться не следует.
Одним словом, Митька получил родительское благословение. Конечно, при выполнении им определенных условий и обязательств. Съемки не должны были сказываться на учебе. Кино не избавляло от домашних обязанностей: выносить мусор, ходить за хлебом и пылесосить свой диванчик. И так далее. Условия были записаны в специальном (немного шутейном) документе, который Митька, усаженный за отцовский стол, торжественно подписал в присутствии свидетелей.
Один из ассистентов Гроссмана договорился с администрацией школы, и Митька, когда в учебное время, но чаще во второй половине дня стал ездить в павильоны. Ездить приходилось часто. К счастью, Ленфильм расположен не очень далеко от нашего дома.
Сниматься Митьке нравилось…
Родители со своей стороны сговорились об особых мерах, которые призваны были создать противовес опасному влиянию новых обстоятельств митькиной жизни. Образно говоря, поставить им заслон.
В беззаботных мелодиях воскресных семейных завтраков начали звучать басовитые педагогические ноты.
— Прочитал вчера интересную мысль, — как бы невзначай вспоминал папа. — В «Философских письмах» Вольтера. Родители, пишет Вольтер, могут передать в наследство своему ребенку одну–единственную ценную вещь. Как вы думаете что?
Мама, Митька и я, сидевшие вокруг стола, переставали жевать и задумывались.
