Так оно и оказалось. На кухне, между мойкой и шкафом-пеналом, высилась глыба овального «ЗИЛа» преклонных лет. Я не удержался и открыл дверцу. Вспыхнула лампочка. Бутылок десять нарзана, капуста в пакете, йогурты, кефир – предельно лапидарный набор сторонника здорового образа жизни. Брусок сала в морозилке несколько разнообразил картину. Над холодильником висели большие круглые часы; секундная стрелка бесшумно бежала по кругу, отсчитывая время моей жизни.
Я вернулся в коридор, откуда вели три одинаковые филенчатые двери, – самая левая в комнату, через которую я сюда пробрался. Средняя и правая были заперты. Хольский оказался прав – замки были самыми простыми, к тому же между дверью и косяком наблюдались изрядные щели, пространство для маневра. Я взял с кухни нож и с первого же раза отжал ригель. Давным-давно, в той, прежней своей жизни, я вскрыл штук, наверное, восемьдесят иномарок, и в одной из них затаился ротвейлер. В последний момент я успел подставить ему монтировку вместо руки, но с тех пор когда не совсем санкционированно вхожу в чужое жилье, то стараюсь чем-нибудь обматывать левое предплечье на случай атаки. Тут нашлось махровое полотенце, пахнущее шампунем. В правую руку, понятное дело, я взял пистолет.
Комната была маленькой, с единственным окошком, выходившим во двор. Темнела у стены шикарная приземистая тахта с деревянными спинками, у окна стоял стол, а рядом стул. Вот и вся мебель. В ящике стола я нашел отвертку и плоскогубцы, снял куртку и первым делом поставил тахту на-попа.
Да, все точно. В торцевой ее части шла узкая металлическая вставка на двух болтах с потайными головками. Считай, дело сделано.
Я выкручивал второй болт, когда услышал посторонний звук.
Мимо дома медленно шла машина.
Вот она остановилась.
Я метнулся к окну. Адреналина в крови оказалось столько, что я мог перевернуть этот домик на бок.
У калитки дома стоял черный смутно знакомый джип. Из него один за другим вылезали трое амбалов. И одного из них я сразу узнал; а по нему и остальных – даже в этом слабом свете уличных фонарей можно было разглядеть их одинаковые белобрысые репы, коротко постриженные. Меня будто обдали ледяной водой. Трое в расстегнутых куртках гуськом шли к калитке, о чем-то переговариваясь. Водила распахнул передние дверцы, чтобы проветрить салон. И такой мракотой пахнуло от появления Ганса, о котором я и думать-то забыл, что я одним движением выломал спинку тахты вместе с тайником, схватил куртку и на тех же полусогнутых метнулся к выставленному окну.
Как они здесь оказались?
Сперва из окошка нырнула в снег спинка, следом выскочил я. Приземлился на корточки и быстро пошел вплавь по глубокому снегу к постройкам, стоявшим в конце огорода, а там залез на крышу сарая, спрыгнул к соседям и минут через пятнадцать уже выковыривал снег из ботинок на параллельной улице. Здесь, в деревне, спинка от кровати, смотрелась вполне уместно, а вот до Москвы надо бы от нее избавиться.
Ну что, поручение, можно сказать, выполнено. При первой же возможности достану контейнер и завтра отдам его Хольскому.
Н-да, теперь я просто очарован своим наивом. Я еще не подозревал, что все дальше и дальше погружаюсь в ситуацию, из которой будет не так-то просто выпутаться, причем ситуация эта в конечном счете сложится настолько фантастически, что даже тогда, потом, будучи ее непосредственным участником, я не смогу поверить в ее реальность. А уж представить себе что-то подобное на этом первоначальном этапе было, конечно же, просто немыслимо, даже при моем довольно бурном воображении.
Спинку я вскрыл на платформе, зажав ее меж железных прутьев забора и как следует повернув в сторону Киевского вокзала. Она развалилась надвое, и из нее выпал плоский зеленоватый контейнер формата приблизительно А4 толщиной с карандаш. Он был из какого-то легкого светлого сплава, с единственной кнопкой в торце. Доступ к ней оказался закрыт прозрачным коническим колпачком на резьбе. При более внимательном рассмотрении обнаружился еле заметный шов, деливший контейнер на две плоскости. Я оглядел его еще раз, убрал в сумку и всю обратную дорогу до Москвы дремал со спокойной совестью в пустом вагоне одной из последних электричек, идущих по куцым подмосковным снегам.
