Циффель. Забота о детях имеет бесконечно важное значение. Дети - вот главное богатство нации. Лицо Третьего рейха предопределит лицо будущих поколений, значит, его должны украшать усики а ла Какевотамм; однако воспитание следует начинать уже в утробе матери. Ведь не ново, что медицина рекомендует будущей матери побольше движения. Например, очень полезно стоять, запрокинув голову, и смотреть на бомбардировщики противника.
Калле. Пожалуй, важнее всего - это чтобы подростки, да и молодежь постарше не допускались в такие места, которые могут оказать на них пагубное влияние и ослабить их доверие к государству. Прежде всего их надо держать подальше от трудовой жизни. Что проку с такой неумолимой суровостью, и с таким упорством воспитывать в молодом человеке слепую веру в фюрера и в свое великое будущее, если потом он вступает в трудовую жизнь, где из него выжимают все соки, так что он озлобляется и начинает сомневаться. Нет, трудовую жизнь надо отменить.
Циффель. Совершенно верно, это сыграло бы весьма положительную роль.
Калле. Пока мы не покончили с трудовой жизнью, всегда может появиться свободолюбие. И вот почему: уж больно эта жизнь тяжела.
Циффель. Для большинства.
Калле. Возьмите американцев, этот великий народ. Сначала им пришлось защищаться от непокорных индейцев с их нелепыми притязаниями, а теперь им сели на шею миллионеры. На них постоянно совершают набеги продовольственные короли, их держат в осаде нефтяные тресты, железнодорожные магнаты облагают их данью. Враг хитер и жесток, он захватывает женщин и детей и угоняет их в подземелья - в угольные шахты - или держит взаперти на автомобильных заводах. Газеты заманивают их в ловушку, а банки среди бела дня подкарауливают на большой дороге. Живя под постоянной угрозой увольнения, они все-таки, даже когда их уже выбросили вон, с яростью дикарей дерутся за свою свободу, за право каждого поступать так, как он пожелает, и миллионеры от всей души этому рады.
Циффель (с подъемом). Вот именно: они, как дикие звери, всегда должны быть на высоте, иначе им несдобровать. Они, может быть, и не прочь иной раз опустить голову, мрачно уставиться в одну точку и хоть немножко насладиться своим разочарованием в жизни, да не тут-то было, за это можно сразу поплатиться головой. Это мне известно из достоверных источников. У меня там дядюшка, он к нам приезжал, когда я был еще мальчиком, я его никогда не забуду. Он, бедняга, был с утра до вечера полон оптимизма, на лице его постоянно играла самоуверенная улыбка, открывая для всеобщего обозрения золотые коронки, а моего отца, страдавшего ревматизмом, он то и дело одобряюще хлопал по плечу и по спине, так что старик каждый раз вздрагивал от боли. Он привез с собой автомобиль, тогда это еще была диковинка; как-то раз мы надумали подняться на Кобель, и по дороге дядюшка, не умолкая, твердил, что вот раньше приходилось пешком лазить в горы. Автомобиль застрял на горной тропе, так что нам пришлось добираться пешком, свои последние остатки дыхания дядя тратил на разглагольствования о том, что когда-нибудь автомобили будут еще лучше, чем теперь.
Калле. Как раз американцы особенно любят поговорить насчет свободы. Я уже сказал: это подозрительно. Обычно человек начинает говорить о свободе, когда что-нибудь неладно. Так, например, бывает, когда жмут ботинки. Человек, который носит удобную обувь едва ли будет твердить о том, какие легкие у него ботинки, что они ему впору и совсем не жмут и что мозолей у него нет и не будет. Наслушавшись про их свободу, я очень полюбил Америку, мне захотелось стать американцем или хотя бы поехать туда, подышать воздухом свободы. Но меня стали посылать от Понтия к Пилату. У Понтия не было времени, а Пилат был занят. Консул потребовал, чтобы я четыре раза прополз на четвереньках вокруг квартала и после этого представил справку от врача, что не натер мозолей. Потом я должен был подтвердить под присягой, что не имею убеждений. Я посмотрел на него невинными глазами и поклялся, но он раскусил меня - он потребовал доказательств, что у меня их никогда и не было, а уж этого я доказать не мог. Так я и не попал в страну свободы. Я не уверен, что моя любовь к свободе их бы удовлетворила.
