Итак, патриоты и созидатели не могут возглавить революцию на ее первом этапе. Но тогда впору задаться вопросом — как же им быть в данном случае? Не правильнее ли сохранять жесткую оппозицию к ней?
Действительно, у многих патриотов практически всегда возникает желание занять место в рядах реакции, контрреволюции (без дефиса), которая апеллирует к позитиву, обличая нигилизм революционеров — во многом совершенно оправданно. Но, как это ни парадоксально (на первый взгляд), в данном случае патриот объективно, вне зависимости от своего желания занимает антипатриотические позиции. Ведь революция уничтожает то, что уже сгнило окончательно и бесповоротно, открывая дорогу' для дальнейшего развития. Препятствовать этому и бессмысленно, и вредоносно. Можно легко оказаться на содержании у геополитических противников своей страны, обеспокоенных возможностью ее прорыва к новым рубежам. (Такой прорыв происходит неизбежно. Например, английская и российская революции при всех вредных нигилистических последствиях, провели промышленную модернизацию своих стран.) Они работают как с революционерами, пытаясь максимально использовать нигилистические моменты самой революции, так и с реакционерами. Последних геополитический противник пытается задействовать так, чтобы они воспрепятствовали любому развитию революции — в том числе и такому, которое ведет к ее перерастанию в позитивную контр-революцию.
Подобным образом Англия поддерживала французских роялистов, а Антанта — российских белогвардейцев. Подобным же образом гитлеровцы использовали русских фашистов и монархистов красновского образца. И очень часто реакционеры оказываются в одной упряжке с теми революционерами, которые стремятся вести революцию по нигилистическому пути. Здесь можно вспомнить о французских якобинцах, которые боролись против контр-революционера Наполеона в союзе с теми же самыми роялистами и на денежки той же самой Англии. Менее характерный, но все же показательный пример — антисталинизм русских крайне правых эмигрантов, который объективно смыкался с антисталинизмом троцкистов и прочих «пламенных революционеров». И в том и в другом случае имело место быть сотрудничество с геополитическим противником. Ультраправые работали на Германию, ультралевые — на США и западные демократии.
По всему выходит, что националист не может связывать свою судьбу ни с революцией, ни с контрреволюцией. Уже на самом первом этапе развития революционного процесса он должен думать о том, как ему действовать в тех условиях, когда указанный процесс перейдет в свою позитивную, контрреволюционную фазу. Задача патриота — подтолкнуть революционную власть в нужном направлении. Именно такую задачу в 20—30-е годы поставили перед патриотами страны эмигранты-младороссы (Союз «Молодая Россия», позже преобразованный в Младоросскую партию).
По мнению младороссов, большинство эмигрантов ничего не поняли в Октябрьской революции и в последующих за ней событиях. Согласно им, Октябрь, несмотря на свою субъективно антирусскую направленность, объективно привел не только к торжеству материализма и интернационализма, но еще и породил новый тип человека — человека героической ориентации, разительно отличающегося от большинства типажей старой России, не способных обрести всю полноту мужества и самопожертвования. Они были уверены, что «новый человек» органически склонен к патриотизму и на самом деле не соответствует тому типу, который стремятся выработать комиссары-интернационалисты.
От взора младороссов не укрылись процессы, происходившие в СССР в 20—30-е годы и способствовавшие национальному перерождению советизма. Одним из основных постулатов младороссов была «вера в Россию», то есть вера в способность русской нации переварить большевизм и преодолеть его изнутри, используя все положительное, возникшее за годы советской власти: героический стиль, мощную индустрию, научно-технические кадры, активную социальную политику, плановую экономику и т. д.
Перерождение советизма связывалось ими с активностью «новых людей» — молодых и решительных выходцев из социальных низов — ученых, инженеров, летчиков, полярников, военнослужащих, стахановцев, стремившихся превратиться в особую аристократию. Младороссы надеялись, что, окрепнув и осознав свою историческую миссию, «новые люди» сумеют покончить с материализмом, интернационализмом и эгалитаризмом соввласти, совершив победоносную национальную революцию — естественно, без вмешательства иностранцев.
