– Скажи мне свое настоящее имя, какое ты получил от рождения, – требовательно сказала женщина.
– Артем. – Он подумал и добавил: – Из семьи Топильских.
– Княжеского рода?
«Сказать разве, что княжеского? Может, ей приятнее будет спасать родовитого человека?»
Но Артем все же решил быть максимально правдивым.
– Я из семьи потомственных саругаки[18], – сказал он.
Ему показалось, что Юна все же была разочарована. Может, ему следовало соврать? Все-таки женщинам иногда полезнее преподносить красивую ложь, чем грубую правду.
– Теперь слушай, как ты вернешь мне долг за спасение, – безапелляционно заявила женщина, что-то стянула со своей шеи и укрыла в ладонях. – Еще в Биляре моя мать купила в лавке, где продавали всякие безделицы из других стран, три нательных креста во славу Тенгри[19], которому поклонялась, когда жила на Руси. Она дала каждому из своих детей по крестику, но прежде вырезала на другой стороне имя каждого из нас. Начертила она и мое русское имя, которое мне дала в тайне от отца, – Любава. Моя сестра умерла еще до осады от черной лихорадки. Мой брат, когда мать убило стрелой, убежал и затерялся в дыму, среди мечущихся людей. Я не смогла ни догнать, ни найти его, а там и меня схватили. Он младше меня годков на десять. Может, и не убили его тогда, мог спрятаться и переждать. Может, он и до сих пор жив. Так вот, посол. Если увидишь у кого такой крест, попроси перевернуть и посмотри, что начертано. Если «Изяслав» – значит, перед тобой мой брат. Расскажешь ему обо мне. Держи и слушай второе.
Она протянула руку и опустила ему в ладонь темный крест с мизинец длиной на шелковом шнуре. Он был сделан из дерева, потемневшего от времени, и видом мало походил на православный или католический. На нем не было никаких орнаментов или резьбы, а вот на обратной стороне действительно было что-то процарапано. Артем не стал подносить его к глазам. Женщина сказала, что там вырезано ее имя, так с чего бы ей не верить?
– Возьми. Зарой на берегу Днепра. В землях матери. Пусть часть моя будет там.
– Обещаю, – твердо сказал Артем, надевая крест на шею. – Если, конечно, сам дойду.
Что ж, теперь следовало поговорить и о делах насущных, куда более безотлагательных.
– Ты знаешь, где мои люди? Все там же? И где мои грамоты, что были засунуты в бамбуковый пенал? Где мои мечи? Где пираты?
Если первые два вопроса были продиктованы ясно чем, то вопрос о мечах отражал уже иную сущность бывшего циркового гимнаста – японско-самурайскую. И дело даже не в том, что в глазах своих людей, в первую очередь в глазах отца и сына Кумазава, он много потеряет с утратой своих мечей. Это-то ладно, это он как человек неяпонской закваски как раз легко может пережить. Хуже другое – он утратил меч «Свет восемнадцати лун». Кто держал в руках древний самурайский меч, тот поймет, а кто не держал – тому и объяснять бессмысленно. Есть понятия, которые словами передать затруднительно, а то и вовсе невозможно. Оставлять такую вещь чужому – это как оставлять часть себя… В общем, если ничего другого не останется, то Артем, конечно же, плюнет на мечи, не променяет на них свою жизнь и жизни своих людей. Но прежде он все же испробует все мыслимые способы добраться до клинков.
Женщина с тремя именами рассказала все, что знала, – что мечи Хаси наверняка держит в своем доме, в особой комнате, что почти все пираты ушли на берег, но скоро вернутся, если уже не вернулись, что она ничего не знает о том, где находятся сейчас его товарищи, ничего не знает и о грамотах.
Еще она сказала:
– Я пошла бы с вами, чтобы помереть на родной земле, но стара, не дойти, да и от детей жаль уходить. Буду здесь доживать.
Между прочим, айн все то время, пока Артем разговаривал с женщиной, у которой оказалось три имени, стоял возле дерева с веревкой в руках, невозмутимый, как индеец у столба пыток. Никаких поползновений к необдуманным действиям он не предпринимал. То ли дикарь попался умный и понимал, что на любое его резкое движение Артем мог среагировать вполне предсказуемо, то бишь пустить в дело кинжал, то ли и в самом готов был держать слово несмотря ни на что. Кстати, на айне были лишь штаны из грубой кожи, прошитые крупной стежкой, а ростом дикарь был лишь на полголовы ниже Артема, так что по местным меркам мог считаться полугигантом. Торс его представлял весьма занимательное зрелище. Он был весь покрыт красными пятнами, будто где только можно ему ставили лечебные банки.
