— Точнее.
Казах снова вгляделся в невозмутимое лицо собеседника, улыбнулся уже более человечно, хотя видно было, что техникой внутренней улыбки он не владеет.
— Офицер для особых поручений должен уметь делать все. — Он подчеркнул последнее слово. — Хотя ценится более всего умение держать язык за зубами. На размышления дается два дня. Если через два дня вы не позвоните вот по этому телефону в Москву, — незнакомец продиктовал номер, — мы будем знать, что вы отказались. Но лучше бы вы этого не делали, потому что… — Он не договорил — Василий, вдруг оказавшийся рядом, из немыслимого положения и в немыслимом темпе провел хоко-но кэри[12], от чего чужак нырнул под джип затылком вниз, успев сгруппироваться лишь в самый последний момент. Он спокойно вылез из-под машины, отряхнул костюм, заканчивая фразу:
–..на любого крутого профи можно найти еще более крутого. — Пригладил волосы, глянул на хладнокровно ждущего продолжения Василия. — Или зомби-команду. Не так ли, мастер? До встречи в столице.
Он помог сесть в кабину пришедшему в себя наблюдателю, бросил туда же «дипломат» «СЭРа», покосился на задумчиво жующего травинку Котова.
— Надеюсь, вы не сильно травмировали моего второго наблюдателя? Это может негативно отразиться на вашей судьбе.
— Наша судьба — то гульба, то пальба, — пробормотал Вася, поворачиваясь к нему спиной.
В шесть часов вечера они с Натальей поехали надень рождения к ее друзьям, с которыми успел сдружиться и Василий. Компания была действительно веселая, добрая, неагрессивная, любившая розыгрыши и шутки, отдыхать с ними было легко и приятно.
Валентина Брускова, ближайшая подруга Натальи, снова рассмешила всех историей, которые вечно происходили с ней и с мужем. Одну из таких историй Василий помнил еще с прошлой встречи — рассказала ее не Валентина, а Наташа.
Произошла история во время празднования Восьмого марта.
Собралось на Восьмое марта на квартире у Брусковых человек десять, выпили, закусили, потанцевали, послушали анекдоты — муж Вали Алексей был мастак на это, снова выпили, а когда стали расходиться, из спальни в прихожую вдруг вышла с трагическим лицом Валентина, держа в вытянутой руке бюстгальтер, в чашки которого свободно уместилась бы мужская голова.
— Вот, полюбуйтесь! — голосом, соответствующим ее облику, изрекла Валентина. — Нашла за батареей отопления. Ну что мне с ним, моим суженым, делать? Как жить дальше? Посоветуйте.
Гости оторопели, переглядываясь, не зная, что сказать, — так убедительно было поведение хозяйки.
— Валь, что за шутки? — нашлась наконец одна из ее подруг, Ольга.
— Действительно, Брускова, — поддержала Ольгу Раиса, — любишь ты людей разыгрывать.
— Какие розыгрыши?! Какие шутки?! — повысила голос Валентина. — Первый раз, что ли? То трусы нахожу, то полотенце чужое, теперь вот это…
В прихожую выглянул Алексей, глянул на жену.
— Чего шумишь, гостей пугаешь? Что это у тебя в руке?
— Сам не видишь, что ли? — Лицо Валентины стало плаксивым, на глаза навернулись слезы. — Кто к тебе ходит, пока я на работе? Чей это бюстгальтер?!
— Да ты что, Валь? — забормотал изумленный Алексей. — Кто ко мне может ходить, да еще с такими… габаритами! Я ведь тоже целыми днями на работе. Может, твоя мама забыла?
— Вот и позвони, выясни, а я послушаю.
Растерянный Алексей оглядел притихших гостей, обреченно снял трубку, набрал номер:
— Вера Васильевна? Это я, Леша… вы у нас… э-э… извините, конечно… случайно свой бюстгальтер не оставили? Нет? Очень жаль!
Все молча смотрели на взмокшего Алексея, ожидая развязки сцены, и тут Валентина не выдержала, расхохоталась до слез. Выяснилось, что бюстгальтер был податен ей коллективом парикмахерской в качестве шутки…
— Что? — опомнился Василий, выплывая из глубин воспоминании, отреагировав на вопрос сидевшей слева Наташи.
— Что с тобой? — повторила вопрос девушка, которая всегда улавливала его состояние, хотя внешне он казался таким же, как всегда. Значит, все же следует держать себя плотнее, никто не должен видеть борьбы в его душе — его мучило предложение Коржакова.
— Все нормально, — ответил Вася, сжимая пальцы подруги, понимая, что все как раз ненормально. Однако и он не был виноват в том, что не может жить долго без круговорота друзей и врагов, без риска, взгляда или выстрела в спину, без волнений и тревог…
