— Вот было бы здорово, если бы я навернулся в сентябре, — объяснил Миша, — в школу не надо было ходить. А так каникулы пропадают.
— Да, — согласился после некоторой паузы Нестеренко, — это было бы лучше, если бы в школу ходить было не надо. Позови отца.
— Его нету.
— А. Ну ладно. Как прошло собрание?"
— Оно не состоялось.
— Как не состоялось? — изумился Валерий.
— Доверенность, с которой пришла СТК, была недействительной, — сообщил Миша. — Правда, Валерий Игоревич, я в этих делах не разбираюсь. Я только знаю, что собрание отменено и отец по-прежнему директор.
— Ну бывай, — сказал Сазан.
— Валерий Игоревич!
— Что?
Трубка помолчала.
— Нет, это я так… — проговорил мальчик, — можно я вам потом перезвоню, Валерий Игоревич?
— Перезванивай.
Не вешая трубку, Валерий тут же набрал другой номер, поговорил минут пятнадцать и вышел из дома.
Спустя час его машина остановилась у небольшого уютного особнячка в центре Москвы. У двери особнячка золотом по черному теснилась витиеватая надпись: «Межинвестбанк». С председателем правления банка, Александром Шакуровым, Валерия связывала школьная дружба, в ходе перестройки плавно перешедшая в иные, несколько менее приятные для Шакурова отношения.
Председатель правления — веселый и стремительно полнеющий от оседлой жизни молодой человек — поднялся навстречу дорогому гостю. Коньяк был отвергнут, а чай, принесенный кокетливой секретаршей, распит с великим удовольствием.
Шакуров минут двадцать толковал с гостем, дивясь про себя, что тому надо каждую встречу на протяжении вот уже пяти лет — объяснять словосочетание «ставка рефинансирования». Потом Сазан спросил:
— Ты выяснил, что я тебя просил — насчет собрания?
— Да. Оно просто не состоялось. Доверенность, выданную Службе транспортного контроля, признали недействительной. — Не понимаю, что значит — «недействительной»? Они ее что, в израильском посольстве оформляли? В ЖЭКе? В борделе? Как можно быть таким олухом царя небесного, чтобы не правильно оформить доверенность на ключевое собрание?
— Валер, это все тебе неинтересно. Понимаешь, если ты генеральный директор и есть сторонний акционер, который хочет тебя снять, то у тебя есть тысяча и один способ не пустить акционера на предприятие. Самый простой — признать недействительной доверенность для голосования, выданную представителю акционера. Под любым предлогом. Сказать, что в доверенности не указана прописка представителя. Или количество детей. Или цвет его носок.
— Не дошло.
— Валер, это все скучно, нудно и полно дыр, как все российское законодательство. Если говорить очень грубо — то доверенности проверяет мандатная комиссия, а мандатная комиссия утверждается предыдущим собранием, а предыдущее собрание — это действующий директор.
Нестеренко замахал руками.
— Все, хватит, убедил. Вопрос простой: значит, Ивкин может оставаться генеральным директором до посинения, как бы государству не хотелось его снять?
— Примерно так.
— То есть в этих условиях самое простое для СТК — это завалить Ивкина? Или по крайней мере запугать его так, чтобы в следующий раз он не распускал хвост?
Шакуров подумал.
— В общем да, — сказал он. Помолчал и добавил:
— Только ты извини, у тебя какой-то упрощенный взгляд на вещи. Это же все-таки правительственная контора… Ну, загорелось ей снять Ивкина. Мало, допустим, взяток давал. Другой обещает больше.
Ну какие деньги с этого аэродрома? Это ж, прости меня, луг заасфальтированный. Убрать этого Ивкина больше бабок стоит, чем квартал взяток с Рыкова. Неэкономично. Если бы они из-за Шереметьева грызлись…
— А над Шереметьевым эта контора тоже командует?
— Эта? Комитет по приготовлению щей? Да Шереметьевские ребята их тут же схарчат и не заметят…
Сазан открыл было рот, но тут в кармане зачирикал мобильник.
— Да?
— Валерий Игоревич? — Сазан узнал голос Миши Ивкина, — Валерий Игоревич, вы могли бы приехать в аэропорт? Сейчас.
— А что такое?
Трубку аккуратно повесили.
— Что-то случилось? — спросил Шакуров.
— Да. Кажется, комитет по приготовлению щей пересолил свою стряпню. И зачем я ввязываюсь в это дело?
Через час Сазан миновал последний указатель с надписью: «Рыкове» и свернул с убогого двухрядного шоссе на истрепанную до полного изумления пригородную улицу.
