— Жертва почти всегда немного виновата в том, что случилось. К сожалению, хоть это и жестоко, это — правда, — поддакнул Неглович.
— Убийца ненавидит женщин. Убивает их из ненависти. Чтобы разрядиться, он ищет подходящий случай, гарантирующий ему безнаказанность. Но он ищет и подходящую жертву, да, скорее всего подбирает ее себе старательно. Думаю, что у него было много оказий, чтобы совершить массу подобных поступков. Но ему нужен не только удобный случай. В подходящей ситуации должна найтись подходящая особа.
— Ханечка могла быть примером расцветающей женственности, — задумчиво сказал доктор. — Да, она сама это сознавала. Хвалилась своей пробуждающейся женственностью, вела себя провокационно. Помню, как месяца за два перед смертью ни с того ни с сего она пришла на мою пристань, уселась на борту яхты. Она была в коротеньком платьице и села так, чтобы я мог видеть полосочку ее трусиков. Расстегнула блузочку, чтобы я мог видеть ее набухшие груди. Спросила, не хотел бы я немного поплавать с ней по озеру. Я велел ей идти домой. Если он ненавидит женственность, то прежде всего должен был возненавидеть ее.
— А какой была та, которую мы нашли сейчас? Потаскушкой. На свадьбе она поссорилась со своей двоюродной сестрой именно из-за того, что стала соблазнять ее молодого мужа. Обиделась на сестру и ушла со свадьбы. Наверное, она очень охотно пошла в лес с убийцей, не знала ведь, что идет за своей смертью. Что же касается старой Ястшембской, то она без конца рассказывает, как она еще совсем недавно таскалась со всеми, как к ней, к вдове, каждый приходил, чтобы получить удовольствие. Жалеет о тех временах и тех моментах, жалуется на свою старость, что теперь этого делать уже не может.
— Это правда, — согласился Неглович, вспомнив, о чем говорила Ястшембска Иоахиму возле доски объявлений.
— И еще есть между ними одно сходство, — продолжал Шледзик. — Все три были физически слабы. Убийца, доктор, никакой не атлет. Он выбирает жертвы, которые будут слабо обороняться. Не нападает на женщин сильных и рослых. Это какой-то замухрышка.
— Или старик, — заметил Неглович.
— Нет, доктор. Он издевался над жертвами, давил их коленями, ломал ребра, выламывал пальцы. Это проявление молодой мужской ненависти, задетой молодой мужской гордости. Убийца — это мужчина относительно молодой, но замухрышка. Доктор, умоляю вас, подумайте, кто в этой деревне так сильно ненавидит женщин!
Неглович спрятал лицо в ладонях. Его голос теперь звучал глухо и неотчетливо.
— Со дня убийства Ханечки я почти каждую ночь вставал с постели и с ружьем в руках прокрадывался на ту полянку, думая, что я его там встречу, когда он попробует напасть на новую жертву или попросту придет на место преступления, чтобы восстановить его в своей памяти и еще раз пережить наслаждение. Ведь именно так бывает с такими типами. Почти каждую ночь, капитан, я выходил с оружием в руках, чтобы его выследить и убить. Да, я признаю, что собирался его убить. Теперь я знаю, что он, видимо, меня заметил и начал со мной какую-то страшную игру. Следующую жертву он замучил еще ближе к моему дому, в яме, оставшейся после саженцев. Разве это не похоже на вызов мне? Разве вы не слышите, как он насмехается надо мной, как издевательски хохочет? Вторую девушку он задушил в конце ноября, наверное, именно в ту ночь, когда я не пошел в сторону полянки. А может, он сделал это, прежде чем я вышел из дому, или тогда, когда я уже вернулся? Может, он видел, как я, проходя мимо ямы, миную и останки убитой им девушки, и испытывал двойную радость: что он снова убил и что я об этом не знаю? Думаю, что он из-за этого растет в собственных глазах, его распирает гордость и чувство безнаказанности.
— В деревне знают, что вы ходите туда почти каждую ночь и хотите убить преступника? — тихим голосом спросил Шледзик.
— Не знаю, знают ли, что я туда хожу. Но что я решил его убить — догадываются.
Наступило молчание, которое нарушил Шледзик:
— Это ведь не игра только между ним и вами, доктор. Третьей жертвой должна была стать старая Ястшембска, на которую он напал в самом оживленном месте в деревне, у дороги возле кладбища. Эта ужасная игра идет также между ним и людьми из деревни, которые пробуждают у него отвращение и ненависть, потому что поддаются своим страстям. Сплетники твердят, что раз в году тут все живут со всеми, как животные. Разве без всякой причины пан Порваш назвал Скиролавки «милым бардачком»? Это и игра между законом и беззаконием, между справедливостью и несправедливостью. Вы правы, что убийцу распирает гордость и чувство превосходства. В этой тройной или четверной игре он пока — победитель и триумфатор. Поэтому, по моему мнению, он попробует совершить очередное преступление. Или еще ближе к вашему дому, или почти на глазах у всей деревни…
