Мне вспомнилась одна важная вещь, то есть важная для изображения того, что происходит в мире. Мой дядя Амедео, которого я любил всем сердцем, и он меня обожал, он тоже называл меня землетрясением, когда я был маленьким. Он был братом моего папы и жил в Апулии. Однако он часто бывал в Милане и жил по два - три месяца у нас. Потом уходил. Он был бродягой. У него не было родины, скажем. И в семье, среди родни считалось, что он с заскоком. Он был отличным парикмахером и отличным музыкантом. Мандолинистом. Он гениально играл, и чистейшая правда, что его приглашали американцы, давали большие деньги и предлагали работу на год. А он сходил один вечер, другой, потом плюнул и больше не пошел, не показывался больше, ушел, уехал.
В общем, он всегда был таким. И мама рассказывала, что, когда я родился, и нужно было меня окрестить, она была против того, чтобы он стал моим крестным, потому что есть примета, что тот, кто крестит, передает свой характер крестнику. И она говорила дяде Амедео: «Не хочу, чтобы ты его крестил, потому что ты без места, - говорила она, - и если будешь крестить его ты, он получится похожим на тебя». В общем, она была против, пока он не сказал: «Ты не можешь отказать мне в этом, я считаю очень важным крестить этого мальчика». Мой дядя звал маму «старуха я-я». Я никогда не понимал, почему, но думаю, что «я-я» - это деревенская старуха вроде ведьмы. И правда, что, иногда, я говорю Клаудии: «Клаудиа, ты как старуха я-я». В общем, крестил меня он. И, должен сказать, что, наверное, если есть во мне некая сумасшедшинка, то я получил ее от него. Очевидно, мама была права. Хотя я думаю, что мама была намного более сумасшедшая, чем он. Эта сумасшедшинка проявлялась у нее в кройке, в поведении, то есть она переходила, внезапно, от, не знаю, от гнева к смеху, забывая то, что случилось мгновением раньше. И моя абсурдная составляющая в песнях, в фильмах, в монтаже, думаю, что происходит от этого. Но еще я похож и на папу, потому что у меня было двое родителей, из которых один был сильный, стойкий и мужественный, это мама, другой же был трусоват, это папа. И вся папина семья состояла из трусов. Мой дядя Амедео тоже. Папа, например, завидев мышь, запрыгивал на стол и пронзительно кричал: «Я поймаю ее», но та убегала. У меня тоже бывает и то, и то. Столько раз я находил себя в ужасном страхе, и столько раз знал за собой огромное мужество, и поэтому ясно, что во мне они смешались, эти вещи.
Цирюльник или певец
Однажды мы, я и мама, пошли проведать Джино Сантерколе и его сестру, которые находились в пансионе в Аффори, потому что в доме не было денег. Мы ждали снаружи, сидя на камне, часа посещений, и мама, странным образом, вдруг говорит: «Ты, когда вырастешь, должен заняться двумя делами. Или одним, или другим: стать или певцом, или цирюльником». «Нет, певцом – нет, никак. Я не умею, не знал бы с какой стороны начать, и потом, я никогда не пел. Это вы все поете». Потому что они, вся семья, пели: мама, сестра. И еще: «И потом, мне не нравится петь». «Ладно, ничего страшного, если не будешь певцом, станешь цирюльником». «Почему цирюльником?» «Потому что, - отвечает она, - если ты хорошо владеешь бритвой, как твой дядя Амедео, а он был артист бритвы, когда он брил, знаешь ли, собирались со всего района, чтобы побриться у него. У него, - продолжает мама, - была легкая рука. Ремесло нужно изучить хорошо, довести его до искусства. Если владеть им виртуозно, можно даже стать богатыми. И тогда ты никогда не умрешь от голода, у тебя все будет хорошо».
Вот. Потом я все же работал часовщиком, механиком, точильщиком. А после стал певцом. Когда я им стал, она никогда мне не напоминала: «Я же говорила! Не забудь об этом». Это я должен был ей напомнить: «Ты помнишь, мама, что ты мне говорила?» «Да, да, помню, кажется». Мне нравилось, что она слушала Лучано Тайоли, Джино Латилла, всех старых, слушала много песен, также и неаполитанских. Поэтому, очевидно, она думала, что я стану певцом подобного типа. Сразу же скажу, что она любила ту музыку, которая была противоположна музыке, которой занимался я. Но, когда пришел рок-н-ролл, и я с первых дисков начал прислушиваться к американской фонетике, чтобы выучить ее, она, как и я, - вот одна из ее странностей, которую я несомненно унаследовал – она, как и я, внезапно страстно увлеклась этими певцами. С такой же страстью, как и я. В общем, сходила с ума по рок-н-роллу. Когда она слышала рок-н-ролл, она радовалась, и я видел, что она делает звук громче, то есть, делала то, что отныне делал я, обычно не без неудобства для окружающих пожилых людей.
