В зимнем лесу жаренное мясо отчего-то пахнет особенно упоительно, как оно не пахнет даже в обеденной зале туринского дворца, заботливо украшенное флердоранжем и умащенное прованским соусом. Гримберт глотал слюни задолго до того, как оно было готово, бродя вокруг костра и уминая ботфортами скрипучий снег.
— На счет Магнебода не переживай, — заметил он, наблюдая за тем, как ловко и вместе с тем неспешно Аривальд возится с щепками, подкармливая жадный огонь, — Он из тех старых псов, что любят полаять, но давно позабыли, на какую полку спрятали свои зубы.
Аривальд усмехнулся.
— Может, он не осмелится спустить с тебя шкуру, Грим, но уж задачками умотает вусмерть, уж можешь мне поверить.
Гримберт вздернул голову.
— Очень я боюсь его задачек. Решу хоть целую сотню.
— Весьма самонадеянно для человека, который еще недавно боялся рассчитать баллистическую траекторию, спихивая всю работу на автоматику.
— Черт! Я уже сказал, это была случайность. А задачки все эти мне на один зуб. Давай, задай мне сам, если сомневаешься. Ну!
Аривальд некоторое время задумчиво ворочал угли в костре. Сам он щелкал задачки с легкостью — и по логистике и по тактике и по баллистике. Цифры были его родной стихией, в которой он не ведал поражений. И судя по тому, как он сейчас морщил лоб, задачку следовало ожидать далеко не простой. Гримберт едва не сжал кулаки в предвкушении.
— Ну! Давай!
— Допустим… Допустим, ты приказчик туринского купца. Хозяин по весне отправил тебя в Тулузу, снабдив тридцатью флоринами золотом и с наказом купить племенных тулузских жеребцов на развод. Известно, что в Тулузе по весне бретонские двухлетки идут по лиарду за голову, а трехлетки — по два гросса и пять денье сверху. Сколько голов ты сможешь купить, если в тамошних денье на одну тройскую унцию меньше серебра, чем в наших туринских, а пошлина составляет один гроблан за полдюжины лошадей?
Гримберт ощутил разочарование.
— Это еще что?
— Задачка, — невозмутимо заметил Аривальд, не отрываясь от стряпни, — Как ты и просил. Что такое?
— Это не задачка по тактике, — холодно ответил Гримберт, — Это какая-то чепуха. Рассчитать упреждение для стрельбы на дистанцию в двести туазов при встречном северо-восточном ветре в двадцать канн в секунду или… Какой я тебе, к чертовой матери, приказчик? Какие лошади?
Аривальд закатил глаза. Даже это у него получалось во-взрослому, с тем особенным выражением, которые великовозрастные болваны приберегают для общения с несмышлеными школярами, растолковывая очевидные вещи.
— Ты дурак, Грим, — беззлобно сказал он, — Нет никакой разницы, что ты считаешь, снаряды в боеукладке или лошадей. Дистанцию для флангового кинжального огня или монеты. Это цифры. Именно в науке цифр самоуверенные рыцари вроде тебя и терпят поражения, доверяя все автоматике и не в силах рассчитать простейшие ситуации.
Запах жарящегося мяса внезапно перестал казаться Гримберту столь соблазнительным. Возможно, потому, что теперь к нему примешивался запах чужого самодовольства.
— Мой отец, маркграф Туринский, никогда не умел считать выше сотни, — холодно отчеканил Гримберт, пристально глядя Аривальду в глаза, — Это не помешало ему одержать победу при Желтой Пропасти, Выжженнице и Второй Восточной Сшибке. Не помешало снарядить три дюжины лучших туринских рыцарей в свою дружину. Не помешало трижды разбить лангобардов на границе и обратить в пепел Тортону, сокрушив в осаде неприступные стены. Если ты хочешь сказать, что все эти победы были им не заслужены только потому, что он не знает цифр свыше сотни и не в силах самостоятельно расписаться, я этим самым клинком вырежу из твоей спины гораздо больший кусок мяса, чем жарится сейчас на углях!
Аривальд дрогнул. Смышленый, находчивый, ловкий по части всяких логических приемчиков и задач, он был наделен достаточным здравомыслием, чтобы понять, когда шутки заканчиваются. Сын барона и сын маркграфа могут делить пищу, могут прикрывать друг другу спины в бою, могут даже проказничать вместе или подшучивать друг над другом, но пропасть, разделяющая их, не должна забываться. Ибо пропасть эта более вечна, чем пропасть между землей и небом.
