— Как ты, Вальдо?
Старший паж вяло усмехнулся, махнув ему рукой.
— Превосходно. Чувствую себя дохлой клячей, которая весь июнь пролежала в колодце.
Он выглядел помятым, осунувшимся и обессиленным, словом, так, как и полагается выглядеть рыцарю после расстыковки. Однако быстро приходил в себя, пожалуй, даже быстрее, чем сам Гримберт. Не прошло и нескольких секунд, как глаза старшего пажа вернули себе знакомый Гримберту блеск, а губы, пусть и поколебавшись, смогли растянуться в улыбке.
Они были одногодками, но всякий раз, видя его рядом с собой, Гримберт мучительно думал о том, до чего же несправедливо судьба расточает свои дары, наделив Аривальда лишними двумя дюймами роста. Может, Вальдо не мог похвастаться точеными чертами лица, не его захудалому баронскому роду было соревноваться в генетическом совершенстве с древним родом маркграфов Туринских, однако у его насмешливых серых глаз было свойство, которому Гримберт втайне завидовал.
Едва лишь сделавшись серьезными, они мгновенно прибавляли своему обладателю сразу несколько лет, превращая из нескладного отрока в серьезного задумчивого юношу, может, тощего и взъерошенного, но такого, которого при всем желании уже не назовешь ребенком.
Должно быть, это из-за цифр. Аривальд постигал точные науки с легкостью, которая заставляла Гримберта грызть губы от зависти. Всякие хитрые уравнения по определению угловой скорости цели он щелкал точно орешки, в то время как сам Гримберт пыхтел над ними, ощущая себя рыцарем, бьющимся со стократ превосходящими сарацинскими силами. Говорят, работа с цифрами заставляет быстро взрослеть, тогда неудивительно, отчего это его собственный паж иногда выглядит так, точно его старший брат.
Гримберт невольно нахмурился, подумав об этом.
Сам он не испытывал к цифрам никакого пиетета. Уважение — быть может, но только не почтение. Почитать можно Господа Бога и его величество императора, христианские заповеди и рыцарские добродетели, но почтение к цифрам, этим суетливым насекомоподобным существам, претило его натуре. Отец за всю жизнь не выучил ни одного правила арифметики, однако и без этого легко мог определить запас хода своего доспеха и упреждение при стрельбе на дальнюю дистанцию, уж лучше многих мудрецов. Рыцарская искра в груди — вот что главное, а вовсе не умение ловко стыковать друг с другом цифирь.
Однако Гримберт не мог отрицать, что в некоторых вопросах это проклятое Господом иудейское искусство могло быть небесполезно. Может, отцу не требовалась арифметика, чтоб наводить ужас на лангобардов своим «Вселенским Сокрушителем», но в деле управления собственными землями она была надежным подспорьем. Только она могла сказать, сколько ливров пшеницы принесут поля в этом году, сколько флоринов выручки получит маркграфская казна и сколько квадратных арпанов пашни придется оставить под паром.
На смену этой мысли пришла другая, еще более кислая. Возможно, если бы отец не относился к цифири с презрительным рыцарским безразличием, дела Туринской марки не были бы столь плачевны, как в последние года. Палаццо бы не тускнело год от года, покрываясь пылью и страдая от недостатка заботливых рук, а отцовские рыцари являлись бы по его зову немедля, как того требует вассальная клятва, а не выдумывали бы никчемные оправдания, сидя по своим наделам, иные из которых были меньше дворцовой бальной залы.
Гримберт подозревал во всем майордома. Этот-то в достаточной мере владел коварной наукой цифр, чтоб затуманить голову отцу и обвести его вокруг пальца. Наверняка, обстряпывал какие-то свои штучки, втянув в сговор казначея и канцлера. Отец — благородный рыцарь, возложивший всю свою жизнь на алтарь служения, его ничего не стоит провести ловким придворным хитрецам, поднаторевшим в умении играть цифрами…
Аривальд с трудом улыбнулся, сплюнув в снег желчью. Чувствовалось, что затянувшийся переход дался ему нелегко.
— Дьявол, я уже думал, что мой желудок вот-вот выглянет наружу…
Гримберт позволил себе легкую пренебрежительную усмешку. Словно сам пересек в «Убийце» по меньшей мере Аравийскую пустыню без единой остановки.
