— Я пытаюсь связаться с агентством регистрации автомобилей в Суонси, — сообщила Уинсом, — но сегодня суббота, у них закрыто.
— Продолжайте попытки, — призвала ее суперинтендант Жервез. — Что-нибудь еще?
Уинсом сверилась со своими записями:
— Мы с сержантом Темплтоном опросили посетителей паба и записали их показания. Ничего нового. А когда включили свет, мы быстро проверили их верхнюю одежду, нет ли на ней следов крови. Ничего не обнаружили.
— Каковы ваши выводы? — спросила Жервез у Бэнкса.
— У меня пока недостаточно фактов, чтобы делать выводы, — ответил Бэнкс.
Его ирония не ускользнула от суперинтенданта, и она поджала губы, будто уксуса хлебнула. Бэнкс заметил, как Энни, отвернувшись, улыбнулась, приложив к губам ручку и медленно покачивая головой.
— Насколько я понимаю, на ранней стадии расследования, а именно вчера вечером, вы посещали заведение, где разрешена торговля спиртным, — заявила Жервез.
— Это так. — Интересно, подумал Бэнкс, кто на него настучал и зачем?
— Я полагаю, вы знаете закон относительно употребления спиртного при исполнении служебных обязанностей?
— Прошу прощения, — возразил Бэнкс, — я зашел туда не для того, чтобы выпить. Я пришел опросить потенциальных свидетелей.
— Однако вы пили?
— Взял пинту пива. По-моему, так люди чувствуют себя более непринужденно. Считают, что ты — один из них.
— Уместное замечание, — сухо проронила Жервез. — И что же, удалось вам найти полезных свидетелей?
— Похоже, никто не знал о жертве особенно много, — ответил Бэнкс. — Коттедж он снимал, не был местным жителем.
— Приехал в отпуск в это время года?
— Меня тоже это удивило.
— Выясните, чем он там занимался. Это может нам помочь добраться до подоплеки дела.
Она из тех, кто отдает самоочевидные распоряжения, эта суперинтендант Жервез, заключил Бэнкс. У него уже бывали такие начальники: утверждай очевидное, предписывай то, что твоя группа в любом случае сделает даже без приказа, и потом пользуйся плодами чужого труда.
— Конечно, — заверил он. — Мы над этим работаем. Возможно, одна из служащих бара знает больше, чем говорит.
— Почему вам так кажется?
— По ее поведению, жестам.
— Хорошо. Допросите ее. При необходимости доставьте сюда.
По отрывистым фразам суперинтенданта Жервез и по тому, как она нервно касалась коротких мелированных прядей своих волос, Бэнкс заключил, что ей наскучило совещание и не терпится удрать, несомненно, для того чтобы разослать внутренний циркуляр по поводу употребления спиртного при исполнении или насчет десяти самых напрашивающихся путей расследования убийства. Он не собирался привозить Келли Сомс на допрос или опрашивать на месте, однако ему не хотелось помешать Жервез испариться, так что он промолчал.
— Ну, если на данный момент это все, леди и джентльмены, — произнесла она, убирая бумаги в портфель, — тогда, полагаю, мы все можем приступить к работе.
Под аккомпанемент «есть, мэм» она покинула помещение, звонко стуча каблуками по полу из твердого дерева. Только когда она ушла, Бэнкс сообразил, что забыл сообщить ей о цифрах, написанных в книге.
8 сентября 1969 года, понедельник
Джанет смотрела вечерние десятичасовые новости, когда Чедвик вернулся домой; тележурналист Реджинальд Босанке рассказывал о потрясающих сверхвысокочастотных цветных телетрансляциях, произведенных Международной телеассоциацией с передатчика, расположенного в Хрустальном дворце.>[10] Это все отлично, подумал Чедвик, если у тебя вдруг, случайно, есть цветной телевизор. У него не было. На инспекторскую зарплату, немногим больше двух тысяч фунтов в год, такое себе позволить нельзя. Джанет уже шла к нему.
— Тяжелый день? — спросила она.
Чедвик кивнул, поцеловал ее и уселся в любимое кресло.
— Выпьешь?
— Немного виски не повредит. Ивонна еще не пришла? — Он посмотрел на часы. Двадцать минут одиннадцатого.
— Пока нет.
— Не знаешь, где она?
Джанет, наливавшая виски, повернулась:
— Куда-то пошла с друзьями, больше ничего не сказала.
— Во время учебного года нельзя так часто уходить по вечерам. Она это знает.
Джанет подала ему стакан:
— Ей шестнадцать лет. Не можем же мы ждать, что она будет делать все так, как нам хочется. Сейчас все по-другому. У тинейджеров гораздо больше свободы, чем было у нас в их возрасте.