«Страх наказания — бессмыслица, — сказал он, — бояться должно греха».
Как все хасидские Учители, он жил всецело в ожидании Мессии. Каждое утро выглядывал в окно и печально отмечал: «Он все еще не пришел, ибо мир по-прежнему не изменился».
Вот его самые прекрасные слова: «Человек — это язык, на котором говорит Бог».
Пламенный, ликующий энтузиаст, рабби Аарон из Карлина был хасидским эмиссаром в Литве и России. Без устали разъезжал он по городам и местечкам, смело бросая вызов противникам, разбрасывая ячеи ширящейся сети своих приверженцев везде, везде где ступала его нога. Он непрерывно расточал свои душевные и физические силы. Этот выросший в комфорте сын благополучных родителей пал жертвой какой-то неизвестной болезни, скосившей его в три дня. Он умер в возрасте 36 лет. В Межириче Маггид оплакивал его, уподобляя первосвященнику Аарону, брату Моисея.
Вот как истолковал рабби Аарон библейские стихи о лестнице Яакова, лестнице, стоящей на земле, а верхушкой касающейся неба: «Пусть человек стоит прямо, крепко упершись ногами в землю, и тогда голова его коснется неба».
«Будь у меня возможность поменяться местами с Авраамом, я бы отказался, — сказал он группе хасидов. — „Видите ли, Богу нужны такие люди, как Авраам, а не дураки, вроде меня“».
Однажды люди слышали, как он вскричал: «Одно из двух: Бог — царь мира, а я плохо служу ему, либо Он не царь, и тогда это моя вина».
Его друг, возвращаясь домой из Межирича, где провел несколько лет, постучался в дверь рабби Аарона. Было это поздней ночью.
— Кто там? — спросил рабби Аарон.
— Я, — простодушно ответил гость, уверенный, что его узнают.
— Один Бог имеет право говорить Я. Земля слишком мала, чтобы вместить два «Я». Разве ты не научился этому в том месте, откуда идешь?
Его друг понял, что еще многому надо ему научиться, и в ту же ночь вернулся в Межирич.
Аарон из Карлина учил своих последователей любить жизнь и не отрекаться от ее изобилия. Уныние становится грехом, говорил он им, ибо притупляет ум и оборачивается ненавистью, ненавистью к себе самому. А тот, кто ненавидит себя, рано или поздно возненавидит других.
Он говорил также: «Кто не поднимается — падает! Тот, кто не совершенствуется, — теряет опору под ногами».
Ученик Маггида, рабби Вулф из Житомира, предпочел остаться проповедником. Отсюда его интерес к языку.
«Мысль, по сути дела, бесконечна. Ее ограничивает только сказанное слово. Тогда почему же человек старается выразить свои мысли? Потому что назначение высказанного слова — очеловечивание мысли».
Он говорил: «Я не могу понять так называемых просвещенных людей, которые требуют ответов, бесконечных ответов о сущности веры. Для верующего нет вопроса, для неверующего нет ответа».
Перед смертью рабби Вулф сказал своему слуге:
— Я знаю и страшусь… Грядет день, когда мир утратит равновесие, а человек — разум… Грядет день, и это заставляет меня трепетать. Ты слышишь?
— Да, рабби, я слышу.
— Прошу тебя, скажи это другим. Скажи им, что никого не пощадят в тот день, даже таких людей, как мы с тобой. Мы должны углубиться в себя, чтобы отыскать искру. Скажешь им?
— Да, рабби, но… когда этот день придет, как им избежать гибели? Знаешь ли ты средство, рабби? Больной вздохнул:
— Когда день придет, скажи нашему народу, что я знал это заранее.
Он повернулся к стене и умер.
Рабби смотрит на кучера, который, чтобы не терять времени, смазывая повозку, бормочет утренние молитвы. Рабби не бранит его. Напротив, обратив взор к небесам, он зовет их в свидетели: «Воззри на народ Свой и гордись, Бог Израиля. Что делает этот человек, занимаясь своей телегой? Он молится. Найдется ли еще один народ, который столь неотступно думает о Тебе?»
По дороге в синагогу, где он должен руководить субботней службой, рабби встречает «просвещенного» молодого человека, который с вызывающим видом достает трубку и закуривает. Рабби останавливается, чтобы напомнить ему:
— Ты, верно, забыл, что сегодня суббота?
— Нет, не забыл.
— Гм, тогда, должно быть, ты не знаешь о законе, запрещающем курить в субботу?
— Вовсе нет, я знаю все ваши законы, — дерзко отвечает курильщик.
