— Слушай, Жень, а если я вообще пошлю всю эту халтуру и верну аванс, это будет очень неприлично?
Женька долго кашляет.
— Старик, — говорит он голосом разъяренного дипломата, — если бы кто-нибудь видел, как я вожусь с тобой, меня приняли бы за гомосексуалиста. У тебя что, период духовного климакса?
— Как раз наоборот, — у меня период духовного возрождения.
— Ну, так возрождался бы! — рычит Женька. — Я тут при чем?
Я тяжело вздыхаю — и достаточно громко, чтобы Женька услышал и оценил, как мне тяжело.
— А и правда, ради чего ты со мной возишься?
— Ради чего? — Кажется, он скрипит зубами, а, может, просто жвачку жует. — Ради того, чтобы твои планы осуществились полностью.
Он подчеркивает слово «полностью», и я глупо хихикаю.
— Ты хочешь жениться на Ирине?
— Хочу! — отвечает он лаконично.
— Разве только во мне дело? А ее мнение тебя не интересует?
— Слушай, старик, мы уже и так сказали много лишнего…
Но у меня зуд, я перебиваю его:
— Между прочим, Ирина ждет ребенка, и заметь, не от меня, но ведь и не от тебя.
Я краснею, я чувствую, что совершаю подлость.
— Ты что говоришь! — Женька разом охрип.
— Знаешь, я, кажется, ляпнул лишнее. Прошу, будь умницей, забудь. Она мне так сказала. Может быть, просто придумала. У нас было объяснение…
— Стоп, старик! — Женька некоторое время молчит, и затем отключается.
Мне противно, мне хочется расколотить трубку. И откуда в нас, интеллигентах, эта неконтролируемая склонность к подлости? Господи, как противно! Надо звонить к Ирине и предупредить ее: кто знает, что выкинет Женька. Деловой человек, он нацелился на Ирину, как на партнершу в жизни, а я подкинул ему этакий пунктик в программу, и как он его переживет? Меня раздражает эта Женькина нацеленность на Ирину. Он, конечно, гигант, но что касается чувств, то у него от рождения отсутствует аппарат, заведующий человеческими чувствами. У него только рецепторы, и вся его жизнь — это составление забавного кроссворда и разгадывание его. Кроссворд еще называется крестословицей, а у Женьки — крестоделица! Ирина для него подходящий инструмент жизнеустройства…
Я браню Женьку, я прохаживаюсь на его счет язвительными умозаключениями, и понятно, самого себя бранить скучно и неблагодарно… и к тому же я не решаюсь звонить Ирине…
Звонок. Я отскакиваю от телефона. Это, конечно, Женька! До него, наконец, что-то дошло, и он намерен выяснить… Я беру трубку — и облегченно вздыхаю. Это Леночка Худова, я узнаю ее по всхлипам, целую минуту одни всхлипы, я терпеливо жду.
— Генночка, — промямливает она, наконец, членораздельно, — женись на мне, а? Я буду хорошей женой.
— Договорились! Прямо сейчас? Но мне некогда. Ну, что случилось? Только без мокроты, трубка ржавеет.
Отчасти я даже рад ее звонку. Леночка всхлипывает и швыркает носом.
— Ну, докладывай.
— Можно, я к тебе приеду? Я не могу по телефону.
А что? Пусть приезжает. Мне нужно убить время до вечера, когда явится эта женщина по имени Валентина, а, может быть, даже… Прекрасная мысль!
Я задержу Леночку и включу ее в компанию. Все упростится, Леночка умеет создавать непринужденную обстановку, она вся такая домашняя, комнатная, уютная, мы споем с ней на два голоса старинный романс.
Я растолковываю, как лучше добираться до меня, она обещает взять такси.
Мне сейчас ни о чем думать не хочется, и я думаю о Леночке, она принадлежит к тем людям, которых не принимаешь всерьез. В сравнении с Ириной она одноклеточное существо, очень милое и доброе, но одноклеточное. Я представляю себе ее курносую мордашку с пуговичными глазками и сравниваю ее с Ириной, у которой каждая черточка, движение глаз, каждый жест — выражают путаный мир чувств, упрятанный от посторонних. Ирина бывает очаровательно женственной, но только для кого хочет быть такой, меня удивляла ее способность целесообразно блекнуть и в одно мгновение расцветать, преображаться на глазах и подносить себя только одному человеку, для всех прочих оставаясь под шапкой-невидимкой. Как ни раздражала меня подчас ее деловитость, у нее всегда хватало ума отключаться от всего внешнего, иначе говоря, она умела «принадлежать»…