Все это было для него как гром среди ясного неба: он вернулся и увидел, что еда не приготовлена, огонь не разожжен, жена исчезла, служанка в слезах, а дом выставлен на продажу. Бовари плакал и несколько раз чуть не лишился чувств. Наконец он взял себя в руки и решил, что Эмма, наверное, отправилась в Руан (она последнее время частенько туда ездила, чтобы брать уроки игры на фортепьяно) и вернется дилижансом с Ивером. Бовари не мог усидеть дома и, несмотря на снег, пошел пешком по дороге, которая ведет от Ионвиля к руанскому тракту. Он прошел добрую половину лье, но не встретил ни «Ласточку», ни свою жену. Потеряв надежду, он вернулся домой и обнаружил там Эмму, которая была необычно спокойна. Видимо уже приняв яд, она лежала в постели и отказывалась говорить.
— Это было ужасно, — говорил Шарль. — Она была бледна как смерть, ее тошнило, она кричала и билась от боли. Эти губки, кувшины, тазы!.. Вот тогда, взломав замок ее секретера, я и обнаружил письмо.
— В котором часу вы были на большой дороге? Кто-нибудь вас видел?
— Должно быть, часов в пять вечера. Была уже почти ночь. Нет, я никого не встретил, кроме одной кареты, ехавшей в сторону Руана. Я почти сразу же вернулся.
Покидая Шарля, Реми вынужден был наблюдать слезы его матери, которая захотела проводить его до двери. Спускаясь с ней по лестнице, он вспомнил о следах на снегу. Были ли они оставлены теми ботинками, которые дʼЭрвиль видел на ногах Эммы? Где они теперь? Нужно сравнить их с отпечатками.
Мать Шарля прекрасно помнила ботинки. Ей их вернули, когда раздевали покойную, и она положила их грязными в стенной шкаф, в самый низ. Недавно она хотела бросить их в огонь, но Шарль помешал это сделать — он желал сохранить все ее платья и остальные вещи.
— Могу я взять на время эти ботинки?
— Да, конечно, если вы их вернете.
Забрав ботинки, Реми сразу же помчался на лошади к тем следам, которые обнаружил во время прогулки. Как выяснилось, отпечатки полностью соответствовали ботинкам Эммы. Значит, это действительно была она!
События, в его представлении, происходили следующим образом: во второй половине дня Шарль ходил туда-сюда по руанской дороге, надеясь встретить свою жену, а в это время, получив от Родольфа отказ, Эмма направилась к Омэ и достала яд.
«А кроме того…» — словно какой-то голос шепнул ему на ухо. Будто Делевуа. Странно…
На следующий день, когда Реми, расположившись за одним из навощенных столов в большом зале, собрался снова составить отчет для Делевуа, у двери «Золотого льва» вдруг звякнул колокольчик и показалась раскрасневшаяся физиономия аббата Бурнизьена.
Судя по всему, кюре забыл о своих предубеждениях, касавшихся публичных мест, и, потирая руки, подошел к огню.
— Хороший огонь — настоящее счастье! — сказал он. — И что удивительно, Бог приберег его для нас, грешных, в то время как по описаниям Рая, которые я читал, ничто не предусмотрено для согревания избранных! Скажите-ка мне, молодой человек, вы что, вовсе не были на улице сегодня утром?
— У меня работа.
— Если бы вы вышли из дома, то увидели бы нечто интересное. Погода меняется. Флюгер на церкви повернулся, ветер поднимается со стороны берега Сен-Жан. Снег тает — оттепель. Скоро река освободится ото льда. Эта затянувшаяся шутка зимы наконец закончилась!
— Да уж, пора бы! Кто бы мог представить подобную погоду в Нормандии в марте?
— Уже сколько времени все встало с ног на голову, — пробормотал кюре. — Адам тоже это заметил после своей ошибки. — Он упорно хотел встретиться взглядами с Реми. Похоже, он искал предлог, чтобы перекинуться с ним несколькими словами. — А похороны в тот день прошли неплохо, хотя и были подготовлены на скорую руку, — продолжал он. — Вы с вашим патроном присутствовали на них. Вам понравилось? То есть, я хотел сказать, вы нашли там то, что искали?
— Весь Ионвиль присутствовал там, но не слишком много было пролито искренних слез.
— Слез? Да кому же особенно было плакать об этой грешнице? Да, в самом деле, кроме Бовари и маленького Жюстена никто и не плакал.
— А почему Жюстен плакал? Ему было в чем себя упрекнуть?
