Итак, снова Омэ…
Реми раздумывал о том, что надо сделать. Затем, рывком убрав свои ноги в сапогах со стола, вызвал Ипполита и отправил его за аптекарем. Некоторое время спустя появился запыхавшийся аптекарь, одетый в нелепое широкое черное пальто, доходящее ему до пят, из швов которого торчали нитки. Он смирно предстал перед ним, не понимая, по какой причине его вызвали.
— Извините меня за такой внешний вид, инспектор, — сказал он. — Я примерял пальто, которое надевал на церемонию. Оно не очень хорошо сидит, и моя жена собиралась его ушить.
— На какую церемонию?
— Ну как же, на похороны Эммы.
— Господин Омэ, — строгим тоном проговорил Реми, — вы помните о флаконе, который я взял у вас на днях, чтобы сделать его анализ в Руане? Я получил ответ. С вашим флаконом возникли некоторые проблемы.
— Ах, вот как! Какие же?
— Вы утверждали, что там сто граммов чистого мышьяка?
— Да.
— Проведенная в Руане экспертиза показала, что во флаконе только семьдесят граммов. Не хватает тридцати. А это как раз то количество мышьяка, которое приняла мадам Бовари.
— Невозможно!.. Когда я вам показывал флакон, он был полон доверху. Вы же сами в этом убедились!
— Тридцать граммов заменили другим веществом.
— Вы шутите! Каким еще веществом?!
— По вашему мнению, что можно примешать к мышьяку, чтобы этого не было видно?
— Я вам уже говорил: практически любой однородный белый порошок — гуммиарабик, кокосовый порошок медицинскую известь, размолотый сахар, муку… Да все, что хотите!
— Сахар?
— Да, если он тщательно измельчен.
— Вот как раз сахарная пудра и была добавлена во флакон.
Казалось, аптекаря ничем нельзя было взять. Он хитро прищурил глаза.
— В самом деле? Какое совпадение! Не говорилось ли в статье в «Руанском маяке» о бытовом несчастном случае, который мог произойти во время приготовления ванильного крема?
— Не шутите, господин Омэ! Вы прекрасно знаете, кто написал статью для «Маяка».
— Разумеется, знаю — это я. Но разве такая версия не может оказаться правдивой? Я являюсь официальным корреспондентом большинства ионвильских газет и имею значительный вес в департаменте, о чем вы, возможно, и не догадываетесь.
— Догадываюсь. Тем не менее, прошу вас объяснить наличие сахара в вашем мышьяке.
— Но как я могу знать! Совершенно ничего не понимаю!
— Кто, кроме вас, имеет доступ к шкафу с ядами? Ваш провизор Жюстен?
— Никто. Шкаф заперт на ключ, а ключ всегда пристегнут к цепочке от часов на моем жилете.
— Всегда?
— Да.
— Стало быть, вы единственный, кто имеет доступ к мышьяку?
— Да, если хотите. Я могу вам гарантировать, что не давал никому ключ! — Вдруг аптекарь хлопнул себя по лбу. — Постойте! — и прежде чем Реми успел его удержать, Омэ вылетел из комнаты.
Окно гостиницы было с толстым стеклом. Через него, как в кривом зеркале, Реми увидел расплывчатый черный силуэт аптекаря, пересекающего обледенелую улицу и поскальзывающегося, словно новичок на коньках. Омэ направлялся в аптеку.
Прошло полчаса, но он все не возвращался. Когда, наконец, аптекарь пришел, он втолкнул в комнату смущенного Жюстена, одетого в новый халат.
— Вот оно, объяснение! — воскликнул Омэ. — Этот маленький негодяй во всем мне признался!
Однако Жюстен молчал, словно воды в рот набрав.
— Давай, Жюстен, говори, — мягко обратился к нему Реми.
— Это правда. Я дал мышьяк мадам Бовари как раз перед ее смертью.
— Каким образом?
— Накануне ее смерти, около шести часов вечера, когда уже было совсем темно, я находился в кухне у месье Омэ. Мадам Бовари постучала, но не в парадную дверь, а в заднюю, которая выходит во двор из кухни. Месье и мадам Омэ не могли этого слышать — они ужинали всей семьей в столовой.
