Мореходные качества этого корабля были, несмотря на его внешнюю неуклюжесть, очень неплохими. Форма корпуса позволяла коггу довольно хорошо двигаться против ветра, а замена навесного бортового руля на кормовой давала возможность идти, не теряя управления, даже при сильном боковом крене.
Объединиться в союз купцов заставил страх за свою жизнь и имущество. И лишь постепенно Ганза достигла могущества, позволяющего применить к ней сегодняшний термин «сверхдержавы». Торговый союз получил возможность начинать и заканчивать войны, контролировать внешнюю торговлю стран, свергать и назначать королей. Ганзейские купцы пришли в скандинавскую политику, привнеся в нее принципы торговой сделки. Когда короля Альбрехта Мекленбургского разбили и захватили в плен датско-шведские войска королевы Маргариты, семь ганзейских городов выступили посредниками при заключении мира. Они согласились быть гарантами того, что король, если его освободят из плена, заплатит выкуп. Но, скептически относясь к монаршему честному слову, они вытребовали себе в залог ни много ни мало, как целый город — Стокгольм, находившийся в их руках три года.
Образованные ганзейские купцы могли быть поклонниками искусства трубадуров, воспевавших рыцарское благородство и верность слову, но в реальном мире для них действовали законы бизнеса, и неважно, шла ли речь о приобретении груза сушеной рыбы у сконского рыбака или о мирном соглашении с королем.
Прибрежные пираты
Торговая монополия Ганзы почти на триста лет стала монополией власти в Северной Европе. Но сначала купцы, отправляясь в зарубежный вояж, тряслись от страха, не зная, вернутся ли назад живыми. «Человек, решивший стать купцом, подвергает свою жизнь огромному риску. Опасности подстерегают его и в море, и в землях язычников, но более всего — среди незнакомых народов», — говорится в норвежской поучительной книге тринадцатого века «Королевское зеркало».
Автор ничуть не сгущал краски. Стихия подстерегала купеческий корабль и его экипаж не только в море, но и на суше, где вместо законов царило право сильного. Местные феодалы устанавливали произвольные поборы; товар могли отобрать, а купцов убить; потерпевший аварию корабль вместе со всем своим грузом становился добычей местного населения или владельца участка побережья. Такая практика была уважаемым старинным обычаем почти повсюду в Европе, называясь «прибрежным правом». Корабли пробирались вдоль берега, и крушения были обычным явлением, особенно на Балтике, в южной части которой главную опасность представляло движущееся песчаное дно, а в восточной — множество островов и подводных рифов. Компасом в южной Европе стали пользоваться в начале пятнадцатого века, но европейский север отставал. «В этом море навигация осуществляется без компаса и морских карт, а лишь исключительно с помощью лоцмана», — гласит описание Балтики на морской карте, составленной в 1458 году итальянцем Фра Мауро.
Лоцманы вели корабли, ориентируясь на береговые знаки, к большой радости благочестивого местного населения. В церквях Готланда и Эланда, Аландских островов и Сааремаа прихожане даже пытались сделать своим сообщником Бога, прося его о помощи в разбойничьем ремесле. Вот, например, как выглядел текст одной из самых популярных молитв на острове Форё: «Благослови, Господь, наши поля и луга, Наших служанок и батраков, Пошли нам рыбу в сети и корабль на берег. Пусть большой корабль налетит на скалы этой ночью!»
Если Бог не внимал, ему помогали, вводя экипажи в заблуждение фальшивыми огнями и ложными знаками. Когг садился на мель, островитяне убивали моряков, товар делили, а корпус пускали на дрова — большой дефицит на некоторых обжитых гранитных скалах. Через несколько часов нельзя было найти следов корабля и экипажа. Островитяне возвращались к мирному труду и молитвам.
Но даже если преступление раскрывали, убийц ждало не слишком суровое наказание, особенно если жертвой стал иностранец. К примеру, согласно закону области Вэстергётланд, так называемому Вестгёталагу, составленному в конце XIII века, убийство шведа оценивалось в 13 марок и 8 эртугов, датчанина или норвежца — в девять, а немец или англичанин стоили лишь шесть штрафных марок. Причем убийца платил всю сумму лишь в том случае, если претензии предъявляли наследники убитого, что было почти нереально при средствах коммуникации того времени. Близкие убитого иностранца получали четыре марки — стоимость четырех коров. Но две марки в любом случае забирал король, пытавшийся заработать на всем, даже на преступлениях своих подданных.
