— Но оно заслоняет свет, — выдвинул новый аргумент инженер.
— Повесьте еще одну лампу.
Так и сделали...
В одной смене на шахте работало только три человека — три оператора, следивших за тридцатью комбайнами, работавшими в отдельных забоях. По существу, присутствие людей было необязательным. Комбайны вырубали очередные пласты, собирали и сортировали уголь, грузили на транспортеры. Машины сами измеряли нагрузку в кровле и откосах, ставили клеть, а после того, как месторождение вырабатывалось, заполняли штреки зольной пылью — отходами с теплоэлектроцентрали. Комбайны заботились и о людях: смачивали водой угольную пыль, чтобы частички угля не попадали в легкие, регулировали состав воздуха в шахте. Честно говоря, только комбайны были по-настоящему необходимы здесь. Правда, иногда они делали ошибки, но это случалось очень редко.
А яйцо грелось — грелось и в один прекрасный день лопнуло с громким треском. Этого не услышали: шум и треск в шахтаx дело обычное, и поэтому все на шахте носили специальные глушители.
И только наткнувшись на осколки полуметровой толщины, разлетевшиеся по всему штреку, дежурные операторы поняли: произошло что-то необычное.
— Признавайтесь, кому понадобилось разбивать наше яйцо? — угрожающе спросил горный мастер.
— Да разве его разобьешь? — заметил один из операторов.
— А ты откуда знаешь? Небось это твоих рук дело?
— Ничего подобного. Я только попытался просверлить в нем дырку сверлом, но оно не поддалось: слишком твердое.
— Может, оно само лопнуло?
— А почему бы нет? Само сюда прикатилось, само и лопнуло... Интересно, что находилось у него внутри?
— Как что? Наверное детеныш.
— Ты прав, — согласился мастер, — в яйце мог быть детеныш. Давайте поищем, если он был, то не мог уйти далеко.
Все принялись искать, но ничего не нашли.
А между тем именно в это время недавно вылупившийся детеныш обследовал ближайший транспортер. Малыш был лобастенький, покрытый мелкой серебристой чешуей, а его мордочку украшало несколько сот разнокалиберных зубов Если его представить себе с крыльями, головкой чуть поменьше, и брюшком потолще, получился бы молоденький дракон. А таким, каким он вылупился, детеныш не походил ни на кого бы то ни было.
Удовлетворив первое любопытство, странный детеныш вытянулся на всех своих десяти лапах и почувствовал голод. Он было занервничал из-за этого, но, принюхавшись, быстро успокоился. Чего-чего, а съедобного здесь было вдосталь. Мелкие аппетитные частички кружились в воздухе, покрывали машины, оседали на чешуйках.
Малыш почувствовал их и во рту При дыхании воздух проходил через целый лабиринт зубов, как через сито, и вкусная пыль оставалась на них. Детеныш быстро расправился с нею, отчего аппетит разгорелся еще больше.
«Почему у меня только одна пасть и я не могу захватывать за один раз побольше еды?» — раздосадовался он, и при этом чешуйки на его теле встопорщились, как колючки у насторожившегося ежа. Казалось, он вот-вот свернется в колючий клубок. Но ничего подобного не произошло, так как малыш замер в приятном изумлении: он почувствовал, что пыль сыпется по встопорщенным чешуйкам прямо на кожу и, всасываясь, проникает в желудок.
«Ну, пасть у меня, оказывается, не одна. Успевай только добывать пропитание», — обрадовался детеныш.
Однако от пыли на чешуйках вскоре не осталось и следа, а чувство голода не проходило. Да и не удивительно! «Малыш» стал весить около тонны за те десять часов, что вылупился из яйца. И он двинулся вдоль шахтных переходов в поисках пищи. Идти далеко не пришлось. В одном месте обшивка транспортера, подающего уголь «на-гора», была повреждена, и через щель высыпался мелкий уголь. Так вот где был источник всех лакомств!
Малыш открыл пасть и выставил клыки. Ударил ими слегка по обшивке, и сталь не выдержала. Теперь два резких рывка...
Из транспортера потекла черная струя. Малыш ухитрился превратить пасть в хоботок, просунул его в отверстие и принялся за еду. Правда, дело шло медленно: оказалось, что можно глотать только очень мелкие кусочки, поэтому приходилось тщательно переламывать зубами каждый кусок. К тому же, по вкусу уголь уступал кружащейся в воздухе пыли. Но эти критические замечания пришли малышу в голову лишь после того, как он, насытившись до отвала, отправился в дальнейший угол, прилег и стал переваривать пишу.
