– Только одно тебе на это скажу, Андрюх. – Она вернула мужу письмо.
– Ну?.. – Андрей заметно напрягся. Что было для него, человека раздражающе-уравновешенного, довольно необычно.
Лена отсчитала в уме до трех и улыбнулась:
– Спасибо за чистую посуду! Но там еще кастрюля.
«Друзья – это святое», – так у них было заведено с самого знакомства, и как бы ее ни напрягала неожиданная поездка, обсуждать тут было нечего. Их с Андреем мирок – достаточно маленький и хаотичный, чтобы быть безалаберно-уютным, но достаточно вместительный, чтобы оставаться гостеприимным – держался на таких вот неписаных правилах. Нарушить одно из них было все равно что начать крушить стены перфоратором.
Андрей засмеялся, вылезая из-за стола.
– Ты у меня чудо. – Он чуть неловко чмокнул ее в щеку. – Повезло мне; не то, что Ване с Галкой… Чудак он! Вот уж женился, так женился…
– А еще мы как-то с ним демона вызвали, – наконец, решился продолжить Андрей тремя часами позже, когда ворочался в постели с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Посмотрел на жену – слушает ли? – но та уже спала.
Только глаза ее были чуть приоткрыты: невидящий взгляд упирался в письмо на тумбочке. Фарфоровый котик-пылесборник, рассевшийся рядом, загребал лапой.
Андрей беззвучно выругался, выключил ночник, и письмо исчезло. На время.
На следующий день Андрей купил билеты и убрал их вместе с письмом в папку, а папку засунул в ящик стола. Иногда казалось, что в ящике что-то шуршит и скребется, а над столешницей поднимается маленькое черное облачко. Но это только казалось.
Электричка тащилась через заснеженные пригороды, останавливаясь на каждом полустанке.
Ночь в поезде до Москвы пролетела незаметно, а полтора часа в бистро на вокзале оказались и того короче: кофе был на удивление неплохим, пирожки – свежими, и даже шаурма в прошлом благородно щипала травку. Но на том везение закончилось.
Электричка сперва лишнюю четверть часа стояла у перрона, а когда тронулась – стало ясно, что отопление в ней так и не заработает. Андрей, накинув капюшон, отрешенно наблюдал сквозь запотевшее стекло за проплывающими мимо заборами в разноцветных граффити – широки родные просторы! – и думал о том, что города меняются снаружи, люди – внутри, и лишь пригородные промзоны словно застыли вне времени.
«Друзья, – выстукивали чугунные колеса, – познаются в беде, но если беда в том, что уже и поговорить по-хорошему стало не с кем, кроме Ленки?» Нихт. Работай, отдыхай, подымай семью, не страдай фигней!
Без повода, просто так, по своей инициативе навестить-пообщаться – Андрей бы ни в жизнь никуда не поехал: в промерзшем нутре электрички он сознавал это со всей возможной ясностью. В двадцать лет – сто верст не крюк ради интересного человека; в тридцать пять главный интерес – почувствовать себя кому-то нужным. А человек – ну, что человек? Не слышались пять лет. Можно и еще пять не слышаться. Вот и вся…
– Следующая станция – платформа Санаторий «Дружба», – вторгся в мысли скрипучий голос из динамика.
Андрей хмыкнул, встряхнулся, огляделся – кроме него, в вагоне никого не осталось: остальные пассажиры приехали куда хотели или ушли искать места потеплее.
Стекло успело покрыться ледяной коркой, и разглядеть, что снаружи, тоже стало невозможно. Только если как в детстве: снять перчатку, приложить ладонь к ледяному стеклу… Но это было бы слишком.
– Кто где, а я в домике! – Андрей откинулся на жестком сидении, вытянув скрещенные ноги, и достал из рюкзака термос.
Динамик многозначительно кашлянул в ответ.
– Санаторий Дружба, – объявил он. – Следующая станция – платформа 36-й километр.
– И вам не хворать! – Андрей чокнулся термокружкой с замерзшим стеклом.
Но с каждым следующим километром настроение все отчетливей приближалось к отметке температуры в вагоне. Очень кстати сейчас было бы набрать хозяину, попросить затопить баньку или что-нибудь в таком духе, но Иван – почему? – не указал в письме номер мобильника. Никаких контактов, кроме обратного адреса на конверте.
Андрей позвонил жене, но та не брала трубку. Обычное дело: заработалась, или оставила мобилу в куртке, или сидит в наушниках…
