Леетш молчал, уперев холодный взгляд в золотую звезду, поблескивавшую на гимнастерке допрашивавшего его офицера.
– Здесь фотографии, общие данные о пребывании сотни с лишним человек в той деревушке, но никакой конкретики. На девушку напали ночью. Описать нападавшего она не смогла, – русский веером развернул фотокарточки перед Леетшом. – У вас нет ничего, чтобы привлечь нашего военнопленного к уголовной ответственности. Лишь ваши живодерские эсэсовские штучки. Сдирать кожу вы мастаки. Не удивлюсь, что остальные подозреваемые кончили так же, как и его друг, Отто. Нацистская ты свинья, Фриц.
Леетш не произнес ни слова в ответ на эту обличительную речь. Перед глазами стояла полупрозрачная фигура, выплывающая из серого облака, которая пожирала его своими пустыми глазами и кривила пепельные губы в презрительной улыбке.
– Ну все, пойдем, немчура, – снисходительно сказал солдат, рванув Кунке за рукав куртки.
Она распахнулась, и что-то сверкающее соскочило с его шеи и упало в солому на полу. Конвоир нагнулся, подбирая разбросанные по полу вещицы.
– Что там? – поинтересовался русский офицер, перехвативший взволнованный взгляд немецкого солдата.
– Безделушки какие-то, – ответил красноармеец, протягивая вещицы командиру. – Серебряные, кажись.
– Сережки, – констатировал офицер, подставляя под них свою ладонь. – Причудливая мода – ожерелье из сережек…
Осекшись, он положил сережки на стол и принялся перебирать фотокарточки. Найдя нужную, он придвинул к себе керосиновую лампу и долго всматривался в нее. Потом схватил лупу с развернутой тут же карты и принялся еще тщательней изучать изображение. Затем перевел лупу на одно из украшений. Посмотрел на побледневшего Кунке, на сосредоточенно сверлившего взглядом золотую звезду Леетша и зацокал языком.
– Вы очень плохой сыщик, Фриц, – сказал русский, дав знак не уводить Кунке. – Мне сложно понять ваш фанатизм и внимание столь высокопоставленных персон рейха именно к этому преступлению, но, отдаю вам должное, – вы оказались правы. Он действительно насильник и животное, каких поискать.
Леетш, пребывавший в прострации, с трудом вернулся в реальность, осмысливая обращенные к нему слова. Полные непонимания глаза его уставились на русского, который в одной руке держал фотокарточку обезображенной девушки, а в другой – одну из сережек, упавших с шеи Кунке.
– Стойте! О чем вы?! – воскликнул Бодвин и тут же получил удар прикладом автомата в солнечное сплетение, заставивший его замолчать.
– Этот негодяй срывал сережки со своих жертв, – продолжал русский. – Вырывал вместе с мочкой. На память. Вот одна из них в моей руке. А вторая – на ухе девушки на этой фотокарточке.
– Мой Бог, – прошептал Леетш, вглядываясь в изображение на фотографии.
– Тут еще четыре сережки. Но, уверен, далеко не все его жертвы носили подобные украшения. Ох уж эти психические отклонения. Потрошители всегда имеют свои слабости, которые в итоге и выводят их на чистую воду, – констатировал русский офицер и строго посмотрел на дрожащего от волнения и страха Кунке. – Что мне с тобой делать? Вернуть в Германию или вздернуть во дворе?
– Пожалуйста, прошу, не надо… – пробормотал Кунке и разрыдался, захлебываясь соплями и слюной.
– Как поступим? – спросил русский.
Расслабившись, он закинул ногу на ногу, достал из нагрудного кармана пачку американских сигарет и закурил. Пуская клубы дыма, он изложил на родном языке суть происходящего своим подчиненным, заставив их единодушно удивиться лихому повороту истории с необычным пленником. Завязалась оживленная дискуссия, сопровождаемая периодическим избиением рыдающего Кунке, который повалился на пол и скорчился в позе эмбриона.
– Ты же понимаешь, Фриц, что просто так мы тебя отпустить не можем, – сказал наконец офицер, докурив сигарету, и все окружающие тотчас замолчали. – Меня мои командиры не поймут. Вот если бы ты дал что-то стоящее взамен… Не знаю даже что. Ведь если ты всего лишь полицейский, то мало что смыслишь в военном деле.
– Смыслю, – уверенно ответил Леетш и кивнул на карту. – В штабе пятьсот первого полка я видел карту их оборонительных позиций…
