— Всего-то километра два, — тихо проговорил Борис. — Сто раз можно было съездить.
— Думаешь, потонул? — брякнул Юрик.
— Да помолчи! — крикнул Борис.
Улицу прошли быстро. Потянулся луг. Пересекли шоссе. Асфальт был еще теплый.
Желтые ромашки светились в темной траве. Круг земли, очерченный горизонтом, был уже укрыт сумерками. Небо на юго-востоке тоже стало густо-синим, ночным. Но северо-запад оставался зеленовато-желтым, и на светлом небе рисовалась черная сосна с голыми кривыми сучьями. Там был обрыв над рекой.
— Зачем его туда понесло, Алешку твоего? — сквозь зубы спросил Борис у Вальки.
— Твоего!.. Я, что ли, знаю, зачем… Он «Рахманинова» провожать поехал.
— Кого?
— Ну, теплоход…
Борис плюнул на ходу.
— Хоть бы я что-нибудь понимал.
— У них всякие свои тайны, — забегая вперед, торопливо заговорил Юрик. — Он ей про все рассказывает. А нам ничего.
Валька всхлипнула:
— Я, что ли, виновата?
Разве она была виновата в том, что ей, а не им все рассказывал Алешка?
Прошлым летом было не так.
Он тогда тоже все каникулы прожил у них. Мать Вальки и Бориса была хорошей подругой Алешкиной матери — тети Гали. Она давно звала «свою Галинку» приехать в поселок, где лес и река и совсем как на даче, но Галинка не могла и второе лето подряд присылала вместо себя сына.
В том году они все пошли встречать его — мама, Борис, соседский Юрка. И она, Валька, пошла.
Он вышел из вагона, маленький, тщательно причесанный и чисто умытый на дорогу, в аккуратном сером костюмчике и черном беретике на затылке…
Ну и что же, что она подумала, будто Алешка красивый? Ведь никто этого не знал.
А он через несколько дней превратился в обыкновенного мальчишку. Забросил свою курточку с большими красивыми пуговицами и беретик с блестящим значком, изодрал о футбольный мяч новые желтые сандалии. Волосы отросли и стали растрепанными. Пропылился он и загорел, потому что целые дни носился где-то с мальчишками. И так же, как они, дразнил ее, когда надоедала:
По болоту шла Валюха — Позолоченное брюхо!
Спали они, как и нынче, на чердаке. Втроем — Алешка, Борис и Юрик. Там у них был какой-то штаб. Там они делали себе луки с легкими тростниковыми стрелами. А Вальке не делали. Ну и не надо, она и сама умела. Только ей не хотелось…
А в этом году все получилось иначе. Алешку никто не встречал. Он приехал неожиданно и пришел со станции один. В том же черном берете и сером костюмчике, из которого сильно вырос.
Валька поливала в огороде огурцы.
— Алешка, ой!.. — растерялась она.
Он сказал:
— Что ойкаешь? Пчела, что ли укусила?
— Не… Не укусила, — ответила она и смутилась. — А почему не написал, когда приедешь? Мы бы встретили.
— И так знаю дорогу, — сказал он, стаскивая с плеча лямку маленького рюкзака. Вдруг посмотрел на Вальку и удивился:
— Ты длинная какая стала!
— И ты… — Валька несмело улыбнулась. — Тоже какой-то… как журавель длинноногий.
Она тут же испугалась. И чтобы Алешка не вздумал обидеться, добавила:
— Теперь на Васькином велосипеде с седла до педалей достанешь, наверно.
— Нет, — вздохнул он, — еще не достану. Еще на раме придется ездить.
И они замолчали. Потом Валька сказала:
— Наших-то дома нет. Мама с Василием на работе, а Борис пошел с Юркой на карьер рыбачить.
— У-у… — Алешка сразу как-то потускнел. И Валька опять испугалась. Она не хотела, чтобы ему было скучно.
— Может, отдохнешь? — нерешительно спросила она, потому что знала: с дороги полагается отдыхать.
— Не хочу, — отмахнулся Алешка. — Думаешь, устал? Всего три часа в поезде…
— А пыльный-то какой. Ужас! — сказала она.
— Это я в окне торчал.
— А умыться хочешь? Хочешь, полью?
— Полей.
Валька поливала ему на руки прямо из лейки и думала: сказать или не сказать? Ей было не жалко своей тайны, но Валька боялась, что Алешка будет смеяться.
И все-таки она решилась. Ведь нельзя же, чтобы он с первых минут заскучал здесь.
— А хочешь… Хочешь, покажу чудовище?
— Где? — быстро спросил он.
— А близко. В роще за кладбищем.
— Хочу.
И они побежали, бросив среди гряд тощий Алешкин рюкзачок и зеленую лейку, из которой, булькая, выливалась вода…
Алешка не смеялся. Чудовище оказалось просто обломанным стволом кривой березы, но Алешка не смеялся.
