— Такая же, как у меня, — снова констатировал брат. — Разве что у меня чуть полегче.
— Вряд ли, — возразил К., — мама говорила, что цепочка была разделена на две равные части.
— Может, я и ошибаюсь, — сказал брат. Лицо его раскраснелось.
— А что Валера? — буднично спросил К. про сына брата.
— Да ничего, неплохо, в аспирантуру вот надумал поступать, — сказал брат, по-прежнему не отрывая взгляда от цепочки. — Даже не знаю, зачем ему. В наше-то время…
И тут К. сделал то, чего сам от себя совершенно не ожидал. Он вдруг сказал:
— А знаешь что? Бери-ка ты эту хреновину себе, правда, мне она ни к чему.
Он это как-то легко, непринужденно сказал, словно в нем давно уже решено было. Словно избавляясь от какой-то мучившей его тяжести. Словно от застарелой, затруднявшей дыхание хвори. И повторил твердо и уверенно, с усмешкой глядя на вскинувшееся растерянное лицо брата, на его вспыхнувшие глаза:
— Точно не нужна. Бери! Раз для сына…
— Для сына, для сына… — выдохнул брат, продолжая держать цепочку на раскрытой ладони. — Можешь не сомневаться.
К. и не сомневался — ему было все равно.
