Хорошо Степке говорить «потерпи», если ему не хочется пить. А мне совсем невмоготу. Иду, а в висках будто молоточки стучат: тук-тук-тук. Мне уже казалось, что я всю жизнь вот так иду по степи, а ей конца-края нет. Во рту стало совсем сухо, язык поворачивался с трудом.
Я почувствовал, что идти дальше не могу, что вот сейчас свалюсь в траву и не встану больше. Чуть не падая, я догнал Степку, тронул его за рукав.
— Дай глотнуть…
Я думал, что Степка ехидно засмеется, но он спокойно сказал:
— Погоди, еще маленько пройдем и попьем.
Я послушно поплелся дальше, жадно поглядывая на Степкину бутылку.
Прошли молча несколько минут, а Степка и не думал останавливаться. На его лице застыло твердое упорство. Он шел, устремив взгляд куда-то вперед.
— Степка, ну дай…
— Вот заладил, — оглянулся Степка. — Сказано подожди — значит, жди…
Но тут он посмотрел на меня, остановился и совсем другим голосом торопливо добавил:
— Так бы и сказал… На, пей…
Я схватил бутылку, руки мои дрожали. Припал к горлышку. Вода была теплая, пахла распаренной кадкой, но я глотал ее с такой жадностью, словно никогда в жизни не пил ничего вкуснее.
Наконец оторвался от бутылки, чтобы перевести дыхание. Случайно взглянул на Степку. Он стоял, напряженно подавшись ко мне, и неотрывно смотрел на бутылку и мой рот. Мне стало невыносимо стыдно: не взгляни я на него — конечно, без раздумий выпил бы всю воду.
Я порывисто протянул Степке бутылку, в которой на донышке булькнула вода.
— Это тебе… — и отвернулся, чтобы не встретить Степкиных глаз.
Сколько глотков ему досталось — не знаю, но через минуту Степка почти бодрым голосом сказал:
— Теперь хорошо. Верно, Петька? Теперь можно еще столько пройти!
Я промолчал и медленно зашагал за Степкой. Выпитая вода не утолила жажды, а разожгла се сильнее.
«Скорее бы солнце зашло, — думал я. — Или бы тучи наползли…» Но солнце словно застряло в небе и стояла на одном месте. И туч нигде не было, даже ни облачка.
Непонятно, откуда во мне появилась злость. С каждым шагом она росла и росла. Я тупо глядел на тощую Степкину спину с острыми лопатками, которые торчали под взмокшей рубашкой, на его пегие волосы, свисающие на затылке, и злость становилась еще сильнее. «Зачем я пошел в этот дурацкий поход? — кипел я. — Зачем послушался Степку? Сидел бы сейчас дома и занимался чем-нибудь интересным, а не плелся по степи, не зная куда».
Мне вдруг стало ясно, что озера никакого нет. От этой мысли даже кулаки сжались. Я догнал Степку, дернул его за рукав.
— Где же твое озеро? Где?! — закричал я.
— Наверно, скоро увидим, — спокойно ответил Степка, хотя в глазах его мелькнула тревога.
— Нет его! И не было! Наврал ты все! Болтун! Звонарь!
Степка остановился. Я был уверен, что он полезет драться. Но Степка чуть хрипловатым голосом проговорил:
— Не ори. Озеро вот-вот будет. Я чую… — И для убедительности потянул носом. — Сырым воздухом пахнет…
Но я уже не мог остановиться. Обида на Степку захлестнула меня. Я вспомнил его кличку, придуманную ребятами, и снова закричал:
— Пегашка! Брехун! Сам знаешь, что озера нет. Дальше не пойду! Дудки! Катись сам на свое озеро!
Степка пытался успокоить меня, но я повернулся и побежал назад.
— Петьк! Петька! — раздался испуганный Степкин голос. — Погоди, что скажу!
Я не остановился. Потом услыхал за спиной тяжелое дыхание Степки — он догонял меня.
— Погоди! — Степка ухватился за мою рубаху.
— Не хватай! — рванулся я.
— Петька, бежать негоже: запалишься, — бубнил Степка. — Лучше вместе шагом пойдем…
— Ага, струсил? — злорадно выкрикнул я. — Струсил один?!
В Степкиных глазах вдруг вспыхнул огонек.
— Дурак, — глухо произнес он. — Ты послушай, что я скажу…
Но я снова побежал. Бежал, путаясь в траве, падал, поднимался и опять бежал с одной тупой мыслью: скорее добраться до деревни, схватить полное ведро воды и пить, пить, пить…
Из груди рвалось хриплое дыхание, во рту жгло нестерпимо, топот ног больно отдавался в висках. «Пить, пить, пить…» — билось в мозгу, а я бежал и бежал, выбирая дорогу по нашим старым следам — примятой траве.
Пот, слезы бессилия текли по лицу, застилали глаза.
