Родные и знакомые не забывают старого Сулеймана, несут узелки с лепешками и кастрюльки с пловом. Только тюрьма не чайхана, — не лезет все это в горло… Сам председатель колхоза дважды приезжал к старику, а уж о старухе-то его и говорить нечего — ходит у ворот лагеря, точно курица, не успевшая в курятник попасть. И кто бы ни пришел к Сулейману — председатель ли, старуха, родственник или просто знакомый, — всех встречает старик со слезами на глазах: его начнут утешать — он успокоиться не может. Несчастье свалилось на голову, чего уж тут, и словами горю не поможешь.
А все начиналось так славно! Старый Сулейман-ата только что вышел на пенсию, и поскольку всю жизнь занят был трудом, теперь не знал, куда себя деть, тосковал по работе. В руках сохранилась еще сила, и ноги держали хорошо, и глаза могли пока что отличать рис от курмака. Случалось, правда, и такое, что ныла поясница, — но ведь от этого не помирают… Поноет — и пройдет, особенно если теплое сразу приложить.
Как же при таком-то здоровье сидеть дома? Правда, днем старик возился у себя на бахче, а вечером шел в чайхану — ту, что в таловой роще, — колхоз специально для стариков построил, и все же чувствовал себя Сулейман-ата никому не нужным, праздным человеком.
В чайхане он поначалу рассеивался, видя таких же, как он сам, пенсионеров, но потом дурные мысли возвращались, и все надоедало, выводило из себя, и он часто ворчал без причины.
Чайханой заведовал безногий Гулам-ака, бывший фронтовик. Раз есть заведующий, должны быть и подчиненные, но у безногого чайханщика их не было, а управляться ему одному было трудновато, и потому в чайхану по очереди приходили после школы его внуки — помочь. Наверное, из-за них и повесил Гулам-ака в чайхане объявление: «Распивать спиртные напитки запрещено». И ниже подпись: «Заведующий чайханой Гулам Карабаев». Раньше Сулейман-ата не обращал на объявление внимания, но сегодня разозлился: «И что за жизнь такая пошла — выпить человеку спокойно не дадут! И заведующий-то безногий…»
— Эй, хромой, — крикнул он чайханщику, — что это, раньше ты на кипятке выгадывал, а теперь и на заварке руки греешь?
Гулам-ака понимал, отчего чувствует себя не в своей тарелке и злится друг, и не упустил случая подразнить его:
— Таким старым вредно пить крепкий чай! Что ни говори — сердце пенсионного возраста. Еще перед старухой отвечать придется!
— Вот хромой шайтан! Был бы у тебя чай всегда такой крепкий, как твой язык!
Гулам-ака рассмеялся и, стуча деревяшкой по доскам пола, принес другу чайник свежего чаю.
В чайхане обычно пусто, чаще других появляются здесь двое, Халпаранг-ата, тот, что крив на один глаз, и Хакимбек-ата, Сулейман всегда рад их приходу. «Не один я бездельничаю», — думает он, приветствуя стариков.
Несмотря на грозное объявление, друзья скидываются на бутылку и посылают дежурного внука Гулама-ака в магазин. Старый Халпаранг мастер готовить плов, сделает — пальчики оближешь, А пока плов будет париться в своем котле, старики коротают время за беседой — откуда только слова берутся, — вспоминают обо всем и обо всех, а потом и споют еще…
Расходились обычно затемно, останавливались на каждом повороте, вспоминая дорогу, и подолгу прощались.
А ночами Сулейман-ата не спал. Откуда взяться сну, если не устаешь за день? Он вставал, выходил во двор, слушал далекий лай собак и близкий стрекот кузнечиков, снова ложился. И так каждую ночь… «Будто сторожу что», — горестно вздыхал Сулейман-ата.
И вот однажды старики вчетвером коротали время в чайхане и не подозревали, что именно в этот день произойдет неожиданное. Случилось же вот что. Заглянул в чайхану заведующий колхозным садом Мирвасик и обратился к сидящим:
— Дорогие и уважаемые старики, пришел с низкой к вам просьбой! Хочу, чтобы согласился один из вас временно посторожить склад. Тетя Маруся заболела, в больницу отвез…
— Конечно, я согласен, я посторожу, — сразу вызвался Халпаранг.
— Глупости ты говоришь, уважаемый, — возмутился Хакимбек, — пиалу от чайника отличить не можешь, колхозный склад как будешь сторожить, а? Глаз там нужен зоркий, такой примерно, как мой…
