— Я, Паласа, не буду леветь… только ты не отбилай киску, мы с ней иглаем.
За дверью послышался стук, звяканье железа и глухой кашель. В комнату вошел залепленный снегом, высокий, хотя и немного сутулый, чернобородый Андрей Байков. Полкан радостно бросился к хозяину, облизывая его руки и обнюхивая валенки и полушубок.
— Ах, шельмец! Греешься дома? — обратился Андрей к Полкану и поставил в угол фонарь, большой ключ и тяжелый молоток.
— Ну и буран! В двух шагах впереди ничего не видно. Все пути замело. Поезда опаздывают… — не то про себя, не то обращаясь к Наталье, говорил Байков, стряхивая голицами снег с валенок и зипуна.
Андрей не удивился тому, что никто не спит, несмотря на позднее время. Уже много лет после ночных обходов его поджидала жена. Повесив полушубок на гвоздь, Андрей взял на руки сына.
— Тять! Зайку плинес?
— Ах ты, зайчик! В такие ночи и волк-то прячется подальше, — и отец мокрыми от снежинок усами прикоснулся к тонкой белой шее сына.
— А мамка говолила, волк колову съел… — сказал мальчик, смешно надув губки.
Байков словно оцепенел на секунду, затем быстро опустил на пол Сашу и пытливо поглядел на сидевшую в углу Наталью.
«Этого не может быть!» — думал Андрей, подступая к жене, и вдруг заорал:
— Да где же ты была, чертова кукла?! Чем смотрела, спрашиваю я тебя, старая дура? — гремел Андрей, сжимая жесткие кулаки.
— А, проклятый пес! Убью дармоеда! — с новой силой закричал Андрей, увидев Полкана. И, схватив ключ, с размаху, что было силы, бросил им в собаку. Сильный удар пришелся по ноге. Раненый пес завыл, заметался по комнате, оставляя кровавые следы. Только тут Андрей увидел выдранный клок шерсти с мясом у Полкана. Он, шатаясь, дошел до скамьи, облокотился на стол и тяжело вздохнул.
— Ну ладно, Наталья, зря я обозлился. Брось реветь. Сам через силу сдерживаю слезы…
Последнего телка! Жалованья не дают два месяца… Шесть человек семья… Ну что делать? — Андрей закрыл глаза и, опустив седеющую голову на руки, замолк не двигаясь.
Настала тишина. Напуганный Санька забрался под лохмотья кровати. Параша заняла свое место на полу. Наталья Сергеевна неслышно подошла к печи, стараясь не нарушать покоя уснувшего за столом мужа.
Но не спал Андрей, он думал: почему на его долю выпало столько мук и горечи? Где выход из тупика, в который его загнала жизнь?
Да, жизнь… Двадцать лет в этой проклятой будке. Сначала один, как волк, среди снежной равнины, затем жена и дети — получилась семья. Что видела Наталья за два десятка лет?.. Степь, метель, роды, ребятишек, работу днем и ночью. Ей тридцать шесть лет, а она — старуха… Кругом за двадцать верст живой души не сыщешь. Как собака посажена на цепь, так и я прикован к будке. А что из меня стало? Скелет, а не человек. Ночью сторожем на железке, день дома работаешь. Ни отдыха, ни покоя. А тут одно к одному… Недавно зарезало одну корову, сейчас волк задрал телка, а чем жить? Чем детей кормить? Жалованье — тридцать пять рублей! А шесть душ, шесть ртов просят хлеба. На эти деньги и худых штанов не справишь. Вот он, Колчак. Вот кормит как! Эх-хе, раньше хоть сутки целые работал, но легче с деньгами было… Свободу дал… Вчера польские легионеры сожгли село, людей пороли насмерть.
Андрей сильно закашлялся и долго держался руками за больную грудь, отплевываясь от мокроты.
— Андрей, перестань думать, покушай, у меня в печи картбфель остался с обеда, — решилась окликнуть Наталья мужа.
Байков не сразу понял, что предлагала жена.
— Что, мать, говоришь?
— Поешь немного, говорю, да отдохни. — И Наталья вытащила из печки горшок.
— Поесть давай, а отдыхать, Наталья, на том свете придется. Вот дай этих щеглов подрастим — тогда и в гроб отдыхать…
А Саша из-под одеяла уже заметил, что лицо отца стало ласковей. Ребенок, взобравшись на колени к Андрею, с аппетитом уплетал картошку прямо с черной и растрескавшейся шкуркой.
Наталья Сереевна прикорнула на койке.
Отец и сын дружно опустошили горшок.
— Тять, а когда зайку плинесес?
— Зайку? Завтра, Саня. Их завтра на пути много-много будет. А сегодня заек поезда испугали — разбежались все, — обнадеживал Андрей, ласково поглаживая по голове ребенка.
