— Ты говорил об условиях. Какова же твоя цена?
— Ты сама, Майя! Постой, дай мне договорить. Я клянусь тебе, что в течение полугода твой муж благополучно перейдет через горы, что твой сын сохранит все свои первородные права. Я поступлюсь в его пользу своим собственным ребенком. Белый человек не муж тебе, так как он обманным образом получил разрешение совета.
— Что ты на это скажешь, Игнасио? Впрочем, твой ответ не трудно предусмотреть, так как Тикаль предоставит тебе все, что нужно для осуществления твоей мечты.
— Верно, госпожа моя, но я также помню свое обещание, данное вам в дикой пустыне, на пути сюда. Пусть будет ваша судьба — моей судьбой!
— Вы хорошо сказали, Игнасио, — проговорил сеньор. — Что же касается меня, то моя жизнь и жизнь Майи — одно целое.
Его остановила Майя.
— Я еще не дала своего ответа! Скажи Нагуа, чтобы она молчала. Я принимаю твои условия!
Мы все остолбенели от неожиданности.
— Нет ничего удивительного в том, что я хочу спасти себя и своего ребенка, — продолжала Майя. — Пока я жива, я могу жить прошлым. Умирая, я теряю и это. Моя супружеская жизнь не была счастлива. А теперь вы оба вернетесь к себе и будете счастливы… Тикаль, дай мне руку, и произнесем клятву.
С сияющими глазами он подошел к молодой женщине, но Майя, взглянув на бледное, убитое лицо сеньора, порывисто бросилась на грудь мужа, плача и говоря:
— Прости меня, я не рассчитала своих сил, я хотела спасти тебя. Но я не могу, не могу! Тикаль, я сказала тебе неправду. Уходи от меня!
— Слушайте, Тикаль, — обратился к нам сеньор, — у вас есть нож, у меня также. Решим наш спор с оружием в руках
— Белый человек, ты или безумец, или мошенник, — проговорил Тикаль. — Ставить свою жизнь против твоей, не стоящей и гроша?! Прощай, Майя. Сегодня ночью я лишаюсь тебя за все твои мучения.
Он ушел.
В полночь за нами пришла стража с Димасом во главе. Майя забеспокоилась за своего ребенка. — Не бойся за него. Мы пройдем внутренним ходом, и ему не придется страдать от ночного холода, царящего снаружи.
Мы прошли теми же переходами, что и год назад с Маттеи. Димас держал целую связку ключей, отпирая встречные двери. Но он не запирал их за собой, так как считал, что нам придется возвращаться той же дорогой — или вовсе не возвращаться.
Совет заседал как обычно. Тикаль посередине, по обе стороны — старейшины и жрецы. Жрец-обвинитель доложил, что предстоит судить трех членов совета, виновных в нарушении клятвы и закона. Назвав нас троих, он подробно перечислил наши преступления.
— Выслушайте то, что мы скажем в нашу защиту! С того самого дня, когда по вашему велению мы вступили в брак, смерть от руки убийц не переставала угрожать нам. Даже сегодня я вижу среди вас людей, которые схватили нас, но они же в день бегства — и Димас в том числе — говорили, что против нашей жизни составляется заговор. Они же говорили, что Тикаль будет низложен. Не так ли, Димас? — с горячностью спросила Майя.
— Так! Но об этом после. Дело Тикаля будет рассматриваться особо, а пока он по своему званию старший среди нас.
Тикаль вскочил с места, но Димас остановил его:
— Говори и действуй только по своему сану. Твоя стража обезоружена, и все выходы стерегутся.
— При такой опасности мы решили, что надо прежде всего спасти ребенка, и потому бежали, — докончила Майя.
Сеньор и я, оба мы подтвердили ее слова. Тогда вмешался Тикаль и потребовал выслушать Нагуа. Ее ввели на заседание совета и снова прочли пункты обвинения.
— Пусть Тикаль сам защищает себя, — ответила она, — я виновна только в том, что хотела умертвить ребенка от белого человека…
— Она сознается, — проговорил Димас, — и нет надобности продолжать расследование. Нужно вынести приговор.
— Постойте! — прервала его Нагуа. — Я еще не сказала всего. Почитаемый вами за сына неба не более как плод обмана и святотатственного подлога… Выслушайте меня, судьи и братья! Отец мой Маттеи…
И она подробно поведала собранию обо всем, что касалось подмены таблиц и поддельного пророчества.
— Это неправда! — послышались некоторые голоса.
— Нет, правда, и я докажу это!
