– Ты не спишь ли? – шепотом осведомился дедушка.- Нельзя.
– Скоро ли уж?
– Ишь ты – какой прыткий! Тут, брат, нужно терпение…
Вскоре небо чуть посветлело. От большой сосны, стоявшей шагах в восьмидесяти, вдруг послышались какие-то незнакомые звуки, будто кто выщелкивал дробь сухой тонкой дранкой.
– Это мошник щелкает,- пояснил дедушка Ефим.- А вот теперь токует. Ну, пошли, однако…
Вначале все шло по правилам охоты. Гришутка делал все так же, как дедушка, и они подошли к глухарям, которых здесь было уже с полдесятка, на ружейный выстрел. Но тут юный охотник, заглядевшись на играющих птиц, зацепился ногой за валежину и, не успев ахнуть от неожиданности, распластался по земле. В то же время раздался выстрел, и Гришутка совсем перепугался – ему показалось, что выстрелило его ружье, на которое он упал животом… Мальчик и не видел даже, как большая птица, подстреленная дедушкой, цепляясь за ветки дерева, свалилась вниз.
– Ты чего, охотник,- выстрела испугался? Подотри нос-то! – издевался дедушка.
– Нет… Это я, дедушка, нечаянно – за валежину зацепился… Честное пионерское…
– Ну, то-то… Охотнику надо смотреть и смотреть, не в два глаза, а в четыре.
Они подобрали убитую птицу и стали выслеживать новых токовиков.
– Не тужи, следующий – твой,- утешал дед внука, огорченного первой неудачей.
Шагов через сто, на проталине, у вывороченной с корнями сосны они заметили двух дерущихся самцов. Тут же, на ветвях небольшой осины, сидела глухарка – пестрая капалуха.* – Ну, прицеливайся в любого петуха, да не торопись, а то промажешь…
Грохнул выстрел, один из глухарей с шумом метнулся в сторону, другой остался лежать, неуклюже раскинув крылья.
– Убил, убил! – неистово закричал Гришутка и со всех ног бросился к убитой птице. Он высоко поднял ее за одно крыло, другое все еще касалось земли.- Дедушка, это я убил!
Я ведь, дедушка?!
– Ты, ты… Ну, в добрый час! Это первая твоя добыча.
А раз первая, то не надо быть жадным-хватит одной птицы.
Пойдем домой.
Всю дорогу они делились впечатлениями, и дедушка терпеливо поучал внука охотничьим приемам на току, Гришутка же слушал деда со вниманием, хотя ему и не терпелось скорей показать добычу дома.
– Какие красавцы,- восхищалась глухарями мать Гришутки, Лукерья Васильевна.
Птицы лежали на столе, освещенные первыми лучами солнца, прорвавшимися сквозь вер›;ушки ближайших деревьев.
Они и в самом деле были красивы. Темные спинки с бурым оттенком и такие же крылья, чуть посветлее; темный зоб отливал зеленью, а по брюшку, как горошины, рассыпаны белые пятнышки; хвост черный, блестящий. Красные дуги бровей и желто-розовый крепкий клюв довершали редкую красоту оперения.
* Капалуха – самка тетерева-глухаря.
– А твой, сыночек, больше, чем дедушкин; килограммов шесть будет, уж я-то знаю – сколько их на своем веку зажарила.
Мать с гордостью поглядывала на сына. Он напоминал ей сейчас отца, советского партизана, погибшего в годы Отечественной войны в схватке с оккупантами неподалеку от родных мест.
– Будь достоин отца, сынок,- вздохнув, тихо произнесла Лукерья Васильевна.
Когда сели обедать и мать подала вкусное жаркое, разговор снова вернулся к глухарям.
– Токовать они будут еще и в мае,- поучал дедушка,- и даже осенью, но не так азартно, как сейчас, в апреле.
Глухарка кладет в гнездо 8-10 яиц и высиживает цыплят. Они бегают вместе с ней выводком, как куры, и сами кормятся.
К осени птенцы уже становятся большими и живут целыми стайками. Когда кончаются ягоды, глухари питаются и более грубой пищей – почками и хвоей. Для этого они заглатывают в зоб камушки, которые служат им маленькими жерновами.
– А что делают глухари-токовики?
– После весеннего тока самцы теряют много перьев и не могут летать. В это время они прячутся в глуши, пока не отрастут новые крылья.
Второй урок дедушки Ефима Ивановича состоялся осенью.
Пошли они с манком* на рябчика. В сентябре это было.
И хотя дедушка знал места, где обычно гнездились рябчики, но бродили они по лесу долго, пока не напали на место гнездовья. Высмотрели множество всяких интересных вещей.
* Манок – свисток для приманки рябчиков, вальдшнепов и другой промысловой птицы.
