Рассказы о Русском музее - страница 35

В центре композиции — мальчики. Они очень похожи, одинаково одеты, одинаково непослушно рассыпаются на ветру их темные волосы. Дощатый настил балкона — будто короткий трамплин, что обрывается у берега, перед морем и небом. Стихии замерли в ожидании. В ожидании — и сами герои портрета. Что ждет их? Каков будет их жизненный взлет?

Один из мальчиков, тот, что постарше, мечтательно смотрит вдаль, где море и небо соединяет горизонт. Может быть, смутные предчувствия иных, жизненных бурь вдруг морским миражем предстали перед ним?

Другой, младший, повернул голову к зрителю. Он еще слишком мал, чтобы испытать высокое чувство единения с природой, — пережив это чувство, человек взрослеет. Но и он далек в эту минуту от привычных детских развлечений. Какая-то неосознанная до конца мысль легкой тенью пробегает по его лицу.

Сизое небо над их головами посветлеет. Растают за горизонтом сиренево-серые тучи. Нагретый песок снова сверкнет на солнце. Но, повзрослев, мальчики не раз еще вспомнят эти задумчивые минуты, эту пасмурную даль, ощущение ожидания чего-то, еще неясного, но несомненно значительного. В этом — философская лиричность портрета Серова…

Постойте перед этой картиной — и вы услышите тихие удары волн. В музее, перед полотнами, можно не только смотреть, но и слушать…

А оба эти произведения художника — гневный публицистический рисунок и лирическая картина-портрет — выразили собой то, что Серов ненавидел, и то, что любил.

Печальный Демон, дух изгнанья,

Летал над грешною землей…

Кто не знает этих лермонтовских строк, кто не восхищался стихами поэмы, кого не будоражили в юности странные мечты и порывы мрачного изгнанника, его смятение и тоска?

Разные по душевной зрелости читатели находили в поэме Лермонтова, как и в любом глубоком произведении, иные отзвуки своим мыслям, различные истоки своим чувствам. Одним из тех, кто видел всю сложность, всю глубину лермонтовского образа, был Михаил Александрович Врубель. Демон стал главной темой художника, в которой поэтические мечты Лермонтова переплелись с исканиями другой эпохи, с устремлениями другого гения России. Полвека разделили обоих певцов Демона. «Печальный дух изгнанья» обогатился у Врубеля новыми чертами.

Врубель много раз обращался к изображению Демона. Художник иссушал свой мозг, отыскивая зримый облик одинокого изгнанника, без конца меняя его. Демоны скорбят, тоскуют и умирают на листах и холстах гениального художника.

Два врубелевских Демона живут в Русском музее. Каждый из них — неповторим и прекрасен. Один, гипсовый, с бледным, чуть раскрашенным лицом смотрит на людей невыразимо скорбными, полными ужаса глазами, и на воспаленных губах его, кажется, запекся крик. Эти неправдоподобно огромные глаза видели, наверное, такие бездны, такую безысходность, какие вряд ли становились уделом человека. Только великий художник мог оживить подобный взгляд… Другой Демон — на полотне, летит над пустынной землей. Полотно это не окончено. Но и в незавершенном виде оно хранит мечту Врубеля, мечту всей его жизни.

Зал, где экспонируются Демоны Врубеля, открывает в музее экспозицию русского искусства начала двадцатого века.

1910 год принес русской культуре невосполнимые потери. Лев Толстой. Комиссаржевская. Врубель. Но смерть оказалась бессильной перед гением.

Толстой остался Толстым, как Волга остается Волгой, как Эльбрусом остается Эльбрус. Комиссаржевская воплотилась в легенды. А Врубель еще только вступал в бессмертие. В дни, когда Россия оплакивала его кончину, Александр Блок говорил и писал: «Он уходит все дальше, а мы, отстающие, теряем из виду его, теряем и нить его жизни с тем, чтобы следующие поколения, взошедшие выше нас, обрели ее, заалевшую над самой их юной, кудрявой головой». Титаническое искусство Врубеля, пожалуй, только начинало свою жизнь среди людей. Еще не раз всколыхнет оно эстетическую память человечества.

Врубель жил и писал в холодной атмосфере непонимания, враждебности, насмешек, тупого, потребительского насилия. «Это была эпоха, когда эстетствующее мещанство издевалось над „непонятными“ произведениями Врубеля, — вспоминал А. Я. Головин. — Многим его искусство казалось в ту пору каким-то растрепанным, сумбурным, дерзким…» Мало кто понимал, что из этого «сумбура» родится Демон; что дерзость стала крыльями художника, его защитой от приземляющих мещанских вкусов.