Рассказы о Русском музее - страница 22
В комнате, воссозданной Федотовым, душно, затхлый воздух почти осязаемо густ. Это ощущение возникает не оттого, что в помещении нет окон. Здесь нет чистого воздуха, потому что все дышит фальшью, притворством, пошлостью. Здесь — удушливая атмосфера попрания человеческих чувств. Здесь — торгуют. Здесь оскверняют всё.
Столичный Петербург гудел. К небольшому полотну нельзя было пробиться — толпа обновлялась, но не расходилась. Лица зрителей расплывались в радостной улыбке или хмурились, искажались брезгливой гримасой или злорадно скалились. Равнодушных не было.
Через несколько дней профессора Академии художеств единогласно высказались за присуждение Федотову звания академика.
Федотов бывал на выставке ежедневно. С жадностью ловил он суждения публики, иногда давал объяснения. Как-то незнакомая дама, стоявшая в толпе, заметила дочери: «Эта картина не нуждается в разъяснениях, каждый ее персонаж говорит». Федотов тут же подошел, представился и признался, что большей похвалы не получал. Попадались в толпе зрителей и оскорбленные. «Что за сюжеты, — брюзжали они, — ничего благородного, во всем видна только насмешка…»
Однажды Федотов, приблизившись к своей картине, обратился к публике:
Художник говорил напевным речитативом, чуть заметно улыбаясь своими огромными глазами:
«Сватовство майора» действительно пояснений не требовало. Но Федотов, искренне мечтая исправлять нравы, воспитывать своим искусством, не хотел удовлетвориться даже исчерпывающей полнотой и ясностью своей лучшей картины. В добавление к поэме, широко распространившейся в списках не только в Петербурге и Москве, но и в провинции, дополняя теперь гениальную картину, Федотов сочинил рацею (это старинное слово означает назидательную речь, наставление) и часто исполнял ее вслух в зале Академии художеств. Ему хотелось не только рассказать о том, «как люди на свете живут», но и научить жить лучше, чище, честнее.
Февральским вечером 1850 года персонажи картины «Сватовство майора» встретились с героями комедии Островского «Банкрот» или «Свои люди — сочтемся»: в доме одного из петербургских литераторов художник показывал свою картину и читал сочиненные к ней стихи, а драматург читал свою комедию. Когда Островский произнес знаменитые теперь — слова Липочки, начинающие комедию: «То ли дело отличаться с военными…», присутствующие невольно взглянули на полотно Федотова: жеманная невеста отвернулась на нем от бравого майора отнюдь не из отвращения к расчетливости жениха!.. А через несколько лет после этой встречи Тарас Шевченко снова объединит комедию и картину: «Мне кажется, — запишет он в своем дневнике, — что для нашего времени… необходима сатира, только сатира умная, благородная. Такая, например, как „Жених“ Федотова или „Свои люди — сочтемся“ Островского».
Когда-то, в полку, прапорщик Федотов мечтал учиться у Брюллова. Учиться по-настоящему ему не пришлось ни у кого. К тому же Брюллов не проявил к рисующему офицеру ни малейшего интереса. Теперь, всего через три года, автор «Последнего дня Помпеи», увидев «Майора», воскликнул:
— Поздравляю вас, я от вас ждал, всегда ждал, но вы меня обогнали… Вы смотрите на натуру своими глазами!
Глаза Павла Андреевича Федотова впервые увидели в «натуре» правдивую и простую картину того, «как люди на свете живут».
Жизнь самого Федотова оставалась в тени грязных окраинных улочек, тяжкой нищеты, полного отречения от себя. Если бы не его верный денщик Коршунов — живой пушкинский Савельич из «Капитанской дочки», — Федотов, может быть, не прожил бы я тех немногих тридцати семи лет, которыми отмерена его удивительная, полная горения и страданий жизнь.
Постоянная нужда, лишения, непосильный труд — все это подтачивало силы художника. В довершение ко всему пришла страшная, неизлечимая душевная болезнь.
