- Ну что, где он работает? - спросила жена. - У Ющенко? - Да нет, - я засмеялся. - Конечно, нет. Он программист в какой-то фирме, - и я рассказал ей о нашем разговоре, и она тоже облегченно рассмеялась.
Мы поехали в гостиницу немного отдохнуть. Тетка, дежурившая на ресепшене, на мой вопрос, можно ли будет поздно вечером заказать такси к такому-то бару и спокойный ли у них район, чтобы вернуться поздно вечером, с приятной улыбкой сообщила мне, что все русские, которые к ним приезжают из Москвы, какие-то испуганные. Кто вас всех там так напугал? - спросила тетка. Причем говорила это на чистейшем русском языке и на хохлушку была непохожа.
Я понял, о чем она, но мне вдруг стало неприятно.
Бар, в который нас пригласил Вадим, неожиданно оказался очень “крутым”, причем, как я понимаю, в сомнительном смысле слова, - пока, оглядев с ног до головы, нас провожали к столику, я рассмотрел вокруг несколько весьма странных, уголовного вида личностей. На стене у гардероба висели портреты Пугачевой и Кобзона. В Киеве с этим вообще странно, немного похоже на Москву начала 90-х - как заведение подороже, так обязательно урки за столами. До сих пор не могу понять, как это сочетается с их революцией.
Сам Вадим немного постарел, в волосах даже показалась седина - что вы хотите, сколько мы не виделись, но, когда он заулыбался, увидев нас, я облегченно вздохнул - это был мой прежний товарищ.
Я заглянул в меню и присвистнул, цены были вполне московскими и даже более того. Элементарные 50 грамм горилки стоили 4 доллара, это в Киеве-то, совсем совесть потеряли!.. Но Вадим успокоил меня, шепнув, чтобы я не беспокоился - он все спишет на представительские расходы фирмы.
Сначала разговор не клеился. Это бывает, когда не видишь человека столько лет, не знаешь, о чем его спрашивать, но постепенно мы разговорились. Заявленный днем немец (я забыл его представить, простите, - назовем его Ульрих), в общем, почти не мешал - это был улыбчивый парень с каким-то странным, детским выражением лица, которое, впрочем, часто встречается у европейцев. Наверное, это от их хорошей жизни - если государство, извините, время от времени не имеет вас в интересное место, можно довольно долго оставаться ребенком.
Я сказал Вадиму, что приехал посмотреть на их революцию, и он пожалел, что я видел только финал. - А ты был на майдане? - спросил я, вспоминая разговор с нашим общим ленинградским приятелем. - С первого дня. Кстати, в первый день было действительно страшно, людей было относительно мало, а ОМОНа вокруг много, и, в общем, им ничего не мешало нас отлупить, ничего, кроме последствий, вдруг Ющенко все-таки победит, но про это тоже надо понимать… Это потом, через день-два, уже стал подтягиваться народ, и что-то сделать с таким количеством людей простыми дубинками было уже сложно, а применять огнестрельное оружие… Знаешь, здесь не Китай, а оказаться в Гааге на месте Милошевича уже никому неохота. Но вначале да - первые две ночи было страшно.
- А ты “оранжевый”?
Вадим засмеялся:
- Какой я “оранжевый”… Что, в Москве в 1991 году к Белому дому пришли только убежденные демократы? Просто надоело чувствовать себя крепостным быдлом, вот и все.
Я спросил про его семью. О жене он почему-то говорил мало, а про детей рассказывал с удовольствием. Сыну уже 20, он, кстати, в Москве, у родственников, учится в Гнесинке на фортепиано, недавно ездил на стажировку в Японию, дочка в
9-м классе, тоже уже большая, но у них недавно появился третий ребенок, ему
8 лет. - Не понял? - Они взяли ребенка из детского дома. Причем все получилось случайно, они не хотели, просто детей раздавали на каникулы, а потом он так прижился, что отдать его назад уже не было никакой возможности. Ну вот, так и получилось, что у них появился третий ребенок и сразу взрослый. Хорошо, пеленки стирать не надо.
Официантка принесла водки, мы выпили. Я рассказал ему, как брал интервью на майдане у совершенно случайных людей - и, может быть, я наивный человек - как это было здорово. Особенно на меня произвели впечатление совсем молоденькие девочки-школьницы лет 16-17, сказавшие, что они счастливы.
