Рассказы о пластунах - страница 7

И вдруг тишину разорвали частые выстрелы. Они густо трещали справа, потом прямо у дверей подвала неистово забил автомат и так же неожиданно, как заработал, умолк.

Стрельба стала удаляться.

В это время в двери подвала громко застучали.

Галина вскочила, переглянулась с лейтенантом и застыла на месте. Казак с автоматом посмотрел на нее, погрозил пальцем и, отвернувшись, пригнулся к автомату.

В двери еще постучали, на этот раз громче и настойчивее. Вслед за стуком раздался голос Ивана Плетнева:

— Галина! Живые вы там? Открой.

— Свои, — сказал пластун, опуская автомат.

Галина птицей пролетела мимо него к дверям и отодвинула засов. Дверь открылась, и в подвале стало светло. Парторг шагнул на лестницу.

— Все в порядке? — спросил он.

— В порядке, — оказала Галина и посмотрела на гранату, которую все еще держала в руке.

Плетнев спустился к раненым, а она села прямо на пороге и, положив рядом гранату, стала сжимать и разжимать занемевшие пальцы. Потом привычно потянулась к затылку, вытащила, из развернувшейся прически шпильки и, держа их чуть вздрагивающими губами, ловко закрутила волосы.

Вскоре подошла санитарная подвода, и раненых стали выносить из подвала. Лейтенант приказал санитарам забрать сначала сержанта и пластуна с перебинтованной ногой. Бабенко выносили последним. У входа в подвал лицом вниз лежал убитый гитлеровский автоматчик. Лейтенант безразлично посмотрел на него и отвернулся. Рядом с носилками шла медсестра.

— Галина! — сказал Бабенко.

Она посмотрела на него суровыми глазами.

— Прости меня, — лейтенант здоровой рукой поймал ее руку и сжал, как мог, крепко. Она кивнула головой и чуть заметно улыбнулась.

Впереди идущий санитар споткнулся и тряхнул носилки.

— Осторожно, — строго сказала Галина, — не дрова несете, — и еще раз посмотрела на лейтенанта, пряча в уголках губ улыбку.

Когда в политотделе собирались комсорги, самым невидным среди них был Семен Давин. Помощник начальника политотдела по комсомолу Евгений Валивач в красном бешмете, Володя Ковалевский в шароварах «як сине море», плечистый, плотно сбитый Кошкин в кубанке с малиновым верхом, чубатый красавец Даньшин… Да кого ни возьми, все рослые, сильные, кровь с молоком хлопцы. А Семен Давин и ростом мал, и сложения хлипкого, только глаза у него — большие, темные, всегда задумчивые, словно смотрит он куда-то вдаль.

— Мечтатель, — говорили о нем товарищи.

До службы в армии Давин работал счетоводом. А хотелось ему стать писателем, и по вечерам он писал роман из жизни революционеров. Главным действующим лицом в романе был молодой революционер, влюбленный в дочь капиталиста. Девушка отвечала ему взаимностью, но ее родители хотели, чтобы он перешел в их лагерь. На этой почве в романе разворачивались умопомрачительные события. Герой произносил монологи на три страницы без знаков препинания, героиня нюхала соли и падала в обморок.

Автор имел весьма смутные представления о времени и деталях быта, о капиталистах он знал, что они живут в «красиво обставленных комнатах» и в трудных случаях жизни «нюхают соли», а подпольщики обязательно собирались тайно и почем зря ругали капиталистов и помещиков.

Однако недостаточная осведомленность в деталях быта не мешала автору: он вообще не утруждал себя описаниями, предпочитая диалог и стремительное действие. Писал Давин быстро, увлеченно и самозабвенно, засиживаясь до вторых петухов. Когда очень уж хотелось спать, переворачивал табурет ножками вверх. Сидеть было неудобно, зато сонливость проходила. Но однажды и это испытанное средство не помогло: провалившись между ножками табурета, Семен заснул, уронив голову на край стола.

В таком положении увидела его утром жена. Сначала она ужасно перепугалась: думала — мужа хватил удар. Потом разобралась, в чем дело, и устроила Семену скандал. Люди они были молодые, скоро помирились, и Давин вернулся к рукописи, которая опять стала пухнуть не по дням, а по часам.

В 1940 году Семена призвали в армию. Без печали оставил он контору, где просидел несколько лет, простился с женой и отправился в часть.

Военная служба ему понравилась, хотя и не обходилась она без неприятностей. Семен был мал ростом, сложен отнюдь не атлетически, так что обмундирование на него подобрать не смогли, пришлось ушивать самый малый из имевшихся на складе размеров. А в фуражку ему подложили чуть не целую газетную подшивку, и все-таки она сползала на уши. Удручала его и физическая подготовка, но он не сдавался, храбро карабкался на турник, отчаянно кидался на забор, срывался, падал и опять прыгал до тех пор, пока не удавалось ему зацепиться и перекинуть себя на другую сторону.