Оценив важность момента, стоявший рядом со мной полицейский подозвал Йочко. Тот приблизился, согнувшись в подобострастном поклоне. Полицейский сначала ударил его по шее, а потом призвал «вывести меня на чистую воду, иначе»… Юноша сжался от страха и, казалось, стал меньше ростом. Наконец наши взгляды встретились — глаза у него были пустые, как у мертвеца. Затем он припомнил мне какую-то взрывчатку, которую якобы получил от меня с просьбой спрятать на несколько дней, пока я не подыщу более безопасное место.
Я начинал понимать: полицейские сами подбросили ему эту выдумку. И он «раскололся», чтобы избежать пыток. Я посоветовал ему не возводить напраслину, объяснив, что если она и поможет ему избежать побоев, зато наверняка приведет на виселицу.
Такой поворот не устраивал полицейских. Это могло сбить Йочко с толку. Чтобы предотвратить нежелательное развитие событий, стоявший рядом полицейский приказал мне молчать. Затем заорал на юношу и неожиданно ударил меня по лицу. Передо мной все поплыло. Двое других тоже подскочили ко мне. Последовал приказ обработать меня «по-человечески». Йочко набросился на меня с кулаками. Во мне поднялось жгучее чувство боли, и обиды, и гнева. Еще немного, и я бы плюнул ему в лицо. Но что-то остановило меня — у него не было лица. Его обезобразили и обезличили. Это был уже не Йочко, а «ничто», с пустыми, мучительно пустыми глазами.
Именно тогда я понял, что у зла есть тень! Мгновеньем позже, под градом кулачных ударов, я увидел лица полицейских. Они торжествовали — еще бы, коммунист избивает коммуниста! Собрав силы, я оттолкнул юношу и плюнул в их рожи. Это спутало весь зловещий сценарий. Пострадавшие окаменели, им даже ни пришло в голову утереться. Этим занялся Йочко. Но на сей раз его раболепные поклоны и угодливая улыбка пришлись не к месту. Они его просто вышвырнули вон.
Тогда мне показалось, \что очная ставка закончилась по существу — я плюнул в рожу злу, а не его тени. Однако впоследствии мне не раз еще приходилось встречаться с тенью. Все не так просто. Во время той очной ставки она простиралась всего-навсего от полицейских до Йочко. А ведь и те трое были всего лишь частью тени зла — не больше. Где же крылось зло? Думаю, мне так никогда и не удалось добраться до него. Я всегда сталкивался с его тенью.
За мою дерзость полицейские отплатили сполна. Да иначе и быть не могло — тень зла есть нечто осязаемое, почти как самое зло.
От нечего делать я стал перечитывать надписи на стенах: «Палачи, вам не сломить меня!», «И будет день!», «Товарищи, отомстите за меня!», «Смерть фашизму!», «Вставай, проклятьем заклейменный!»…
Но надпись «Друмо» встречалась повсюду, взгляд так и наталкивался на нее. Мне не приходилось встречать такого имени, и поэтому я старался представить, как может выглядеть его обладатель. Очевидно, речь шла о важном лице, раз столько рук пожелало увековечить это имя.
Размышления мои прервал охранник в изношенной одежде, доставивший в камеру нового арестанта и затем тщательно заперевший дверь на замок. Я обрадовался — после долгих дней одиночества наконец-то будет с кем перекинуться словом. Но новенький повел себя не слишком дружелюбно: он прищурил косившие глазки, скривил толстые губы и вместо приветствия спросил:
— Политика?
— Политика, — ответил я в его стиле, — а у тебя?
— У меня-то? — растягивая губы в ухмылке, переспросил арестант и, заметив в углу половинку кирпича, подложил под себя, уселся и только тогда представился. — А я — Илюшка!
— Очень приятно, — улыбнулся я, — как раз вовремя прибыл.
Илюшка тоже улыбнулся, но язвительно.
— Удивляюсь вам, политическим! Мы-то хоть по карманам шарим, кое-чего добываем. Полиция лупит нас, так ведь есть за что! А вы из-за чего страдаете? Бестолочи вы!
Я не пытался убедить его в противном, зная, что это бессмысленно. Да и никогда не считал себя вправе сразу же отвергать чужое мнение, поэтому сделал вид, что ничего не понял, и стал рассматривать стены. На глаза попалась еще одна надпись «Друмо». Мне подумалось, что это подходящий случай сменить тему разговора. Указывая рукой на одну из надписей, полюбопытствовал:
