На какое-то время воцарилась тишина, слышно было, как поодаль, за Черринг-кросс, смеялась цветочница и на одной из улиц, выходящих на Стренд, кто-то нетерпеливо свистел, подзывая такси. И вдруг капитан то ли в порыве ярости, то ли прикидываясь разъярённым схватил за горло Уилсона Сеймора.
Сеймор не испугался, не пробовал освободиться, только посмотрел на него в упор.
— Вам нет нужды меня убивать, — невозмутимо сказал он. — Я сам это сделаю.
Рука, стиснувшая его горло, разжалась и опустилась, а Сеймор прибавил с той же ледяной откровенностью.
— Если у меня не достанет духу заколоться этим кинжалом, я за месяц доконаю себя вином.
— Ну нет, вина мне недостаточно, — сказал Катлер. — Прежде чем я умру, кто-то заплатит за её гибель кровью. Не вы… но, сдаётся мне, я знаю кто.
И не успели ещё они понять, что у него на уме, как он схватил кинжал, подскочил ко второй двери, вышиб её, влетел в уборную Бруно и оказался с ним лицом к лицу. И в эту минуту из комнаты вышел своей ковыляющей неверной походкой старик Паркинсон. Увидев труп, он, пошатываясь, подошёл ближе, лицо у него задёргалось, он снова заковылял, пошатываясь, в комнату Бруно и вдруг опустился на подушки одного из мягких кресел. Отец Браун подбежал к нему, не обращая внимания на Катлера и великана-актёра, которые уже боролись, стараясь схватить кинжал, и в комнате гулко отдавались удары их кулаков. Сеймор, сохранивший долю здравого смысла, стоял в конце проулка и свистел, призывая полицию.
Когда полицейские прибыли, им пришлось разнимать двух мужчин, вцепившихся друг в друга, точно обезьяны; после нескольких заданных по форме вопросов они арестовали Изидора Бруно, которого разъярённый противник обвинил в убийстве. Сама мысль, что преступившего закон задержал собственными руками национальный герой, была, без сомнения, убедительна для полиции, ибо полицейские в чём-то сродни журналистам. Они обращались к Катлеру с почтительной серьёзностью и отметили, что на руке у него небольшая рана. Когда Катлер тащил к себе Бруно через опрокинутый стол и стул, актёр ухитрился выхватить у него кинжал и ударил пониже запястья. Рана была, в сущности, пустяковая, но пока озверевшего пленника не вывели из комнаты, он смотрел на струящуюся кровь и с губ его не сходила улыбка.
— Вот уж злодей так злодей, а? — доверительно заметил констебль Катлеру.
Катлер не ответил, но немного погодя резко сказал:
— Надо позаботиться об умершей, — голос его прервался, последнее слово он выговорил беззвучно.
— О двух умерших, — отозвался из дальнего угла комнаты священник. — Этот бедняга был уже мёртв, когда я к нему подошёл.
Отец Браун стоял и смотрел на старика Паркинсона, чёрным бесформенным комом осевшего в роскошном кресле. Он тоже отдал свою дань умершей, и сделал это достаточно красноречиво.
Первым нарушил молчание Катлер, и в голосе его послышалась грубоватая нежность.
— Завидую ему, — хрипло сказал он. — Помню, он всегда следил за ней взглядом… Он дышал ею — и остался без воздуха. Вот и умер.
— Мы все умерли, — странным голосом сказал Сеймор, глядя на улицу.
На углу они простились с отцом Брауном, небрежно извинившись за грубость, которой он был свидетелем. Лица у обоих были трагические и загадочные.
Мозг маленького священника всегда напоминал кроличий садок, самые дикие, неожиданные мысли мелькали так быстро, что он не успевал их ухватить. Будто ускользающий белый хвост кролика, метнулась мысль, что горе их несомненно, а вот невиновность куда сомнительней.
— Лучше нам всем уйти, — с трудом произнёс Сеймор, — мы, как могли, постарались помочь.
— Поймёте ли вы меня, — негромко спросил отец Браун, — если я скажу, что вы, как могли, постарались повредить?
Оба вздрогнули, словно от укола нечистой совести, и Катлер резко спросил:
— Повредить? Кому?
— Самим себе, — ответил священник, — я бы не стал усугублять ваше горе, но не предупредить вас было бы просто несправедливо. Если этот актёр будет оправдан, вы сделали всё, чтобы угодить на виселицу. Меня вызовут в качестве свидетеля, и мне придётся сказать, что, когда раздался крик, вы оба как безумные кинулись в комнату актрисы и заспорили из-за кинжала. Если основываться на моих показаниях, убить её мог любой из вас. Вы навредили себе, а капитан Катлер к тому же повредил себе руку кинжалом.
